Что такое душепопечительство?

Юрист, врач, священник. Вот три профессии, немыслимые без соприкосновения с человеком. Почему я упоминаю только эти три профессии? Кто-то, возможно, подумает, что и продавец работает с людьми. Конечно, это так, но торговля не предполагает проникновение во внутренний мир человека. А как же медсестра, психолог, архитектор и каменщик? Архитектор и каменщик относятся к той же группе профессий, что и продавец, а медсестра и психолог схожи с врачами — в том случае, если они также занимаются терапией.

Юрист, врач и священник представляют три уровня человеческой жизни. Юрист — общественный уровень, в котором господствуют человеческие договоренности и соглашения. Они могут находиться в гармонии или же в остром противоречии с третьим уровнем, о котором речь пойдет ниже. Между этими двумя уровнями находится врач, терапевт, который должен уметь слушать человека совершенно иным, особенным образом. Врач не остается равнодушным к проблемам пациента, он сопереживает ему настолько, насколько та помощь, которую он оказывает, соответствует профессиональной этике врача. Третий уровень жизни человека, который, по мнению еврейского мыслителя Мартина Бубера[1], является самым ценным, касается взаимоотношений человека с Богом. В этом круге вопросов рассматриваются три таких явления, как покаяние, исповедь и новый образ жизни.

Все вышесказанное позволяет нам дать следующее определение душепопечительства: душепопечительство — это помощь, оказанная человеком с целью помочь другому реализовать себя, так чтобы он не только внес свой положительный вклад в общественную жизнь, но и получил бы исцеление и помощь для выполнения воли Божией в своей жизни. Слова «Божия воля» подразумевают желание Бога, Который хочет, чтобы все люди спаслись.

Давайте познакомимся поближе с понятием «душепопечительство». Мы будем говорить о помощи, оказанной через личное общение, а помощь, полученная во время богослужения или же в процессе общения в небольшой группе людей, изучающих навыки душепопечительства, останется за пределами нашей книги, ибо требует особого рассмотрения.

Душепопечительство, ставящее ближнего в центр внимания

Помощь духовника не означает, что ищущий помощи автоматически становится объектом предпринимаемых действий, совсем наоборот: для душепопечительства характерно то, что ищущий помощи человек является субъектом действия. Сказанное означает, что тот, на кого направлена терапия, не попадает в подчинение, но по возможности сам активно участвует в процессе душепопечительства и таким образом несет свою долю ответственности за его успех.

Именно это мы и подразумеваем под душепопечительством, ставящим ближнего в центр внимания. В качестве духовника я оказываю помощь, но эта помощь направлена на то, чтобы помочь человеку найти свою глубинную сущность, свою тождественность такими способами и в таком порядке, чтобы это соответствовало заложенным в нем предпосылкам и способностям. Я предоставляю ему время созреть для правильного восприятия себя и не пытаюсь каким-либо образом заставить его принять чужой, заимствованный облик.

В этом заключается один из главных принципов душепопечительства — не торопи и не принуждай ищущего помощи. Будучи духовником, я не имею права отбирать у ближнего даже частичку его свободы. Я также не должен брать на себя тот груз ответственности, который он должен нести сам (кроме некоторых тяжелых форм душевных состояний). Зато я всегда готов разделить со своим пациентом его ответственность и вместе с ним нести ее в тех случаях, когда это необходимо.

Самореализация

В определении душепопечительства мы использовали понятие самореализация. Многим не нравится, когда о самореализации говорят в связи с христианством. Для них это слово подразумевает эгоизм и эгоцентризм.

Что же тогда понимается под самореализацией? Это возможность воплощения в человеке великого плана Божия, который был задуман еще до сотворения мира. Вот создал человека по Своему образу и подобию, так что человек осуществляет себя только после того, как он начинает творить, когда он понимает свою неповторимость и через это понимание становится способен на искреннее и живое служение Богу и ближнему.

Самореализация предполагает такое духовное, душевное и физическое созревание, через которое становится возможным создание глубоких и крепких человеческих взаимоотношений. Эти отношения отличаются теплом и всесторонней заботой. Они исключают разочарования, которые заслонили бы образ Бога или заставили бы человека полностью оборвать с Ним связь.

Четыре основных условия жизни

Известный немецкий врач и терапевт Йоханна Херцог-Дюрк[2] в своей работе подчеркивает то, что прежде человек сможет освободиться и стать человеком в истинном смысле этого слова, он должен определить свое отношение к четырем коренным великим вопросам. Она называет эти вопросы четырьмя условиями жизни. Четыре столпа, на которых зиждется человеческий опыт осознания собственного «я», его тождественности, — это время, пол, виновность и смерть.

Время

Время является первым из четырех условий. Всему свое время. Это относится также и к душепопечительству — быть может, даже особенным образом. Помогающий, если он желает справиться со своей задачей как можно быстрее» тем самым исключает возможность глубоко разобраться в данной проблеме. Торопливый духовник не сможет помочь ближнему и разделить с ним его несчастье. Конечно, можно считать, что для того, чтобы донести до ближнего божественную истину, не требуется длительного времени. Однако таких оракулов, которые знали бы страдания ближнего и знали бы пути его облегчения, не пройдя прежде сквозь тернии поиска, молитвы, усилий, наверное, не найдется. Несмотря на это, ни одна известная мне церковь не относилась к этому обстоятельству достаточно серьезно. Обычно душепопечительство рассматривается как некое хобби: им можно заниматься в свободное время, но оно не должно мешать основным занятиям. Естественно, за подобную терапию, требующую времени, сил и опыта, никакого вознаграждения брать не положено. Это говорит о том, что пройдет еще немало времени, прежде чем душепопечительство будет признано серьезным и ответственным занятием, которым нужно и можно заниматься в рабочее время.

Со временем спорить бесполезно. Оно никогда не останавливается, чтобы подождать нас. Каждый год в день нашего рождения оно напоминает о себе. «Ближе к смерти иду я...» Я иду к моменту свершения — или же к моменту признания того, что моя жизнь была прожита" зря. Поэтому я должен жить сегодняшним моментом. Я должен уметь работать в настоящем времени и отдыхать в любое данное мгновение.

Время ставит перед человеком особенное требование: поскольку человек преходящ, он должен реализовывать себя во имя целостности, служа всеми данными ему силами и способностями.[3]

Время определяет всю нашу жизнь, ибо человек переживает различные возрастные периоды, каждый из которых ставит перед ним характерные для этого возраста задачи. Человек, не живущий в гармонии со своим возрастом, выводит себя за рамки жизни. И поэтому жизненные задачи, связанные с каким-либо определенным возрастом, необходимо выполнять по возможности в назначенное время.

По отношению к остальному творению человек не имеет себе равных в том смысле, что он хоть в какой-то степени может дополнить свою жизнь, прожив позднее то, что было в свое время упущено. Терапия же дает возможность восстановить ту часть жизни, которую человек не пережил в положенное время. Человеку, отказывающемуся выполнять требования настоящего момента, те же проблемы, часто еще более мучительные, могут вернуться в будущем, и тогда справиться с ними будет гораздо труднее. Это следует принимать во внимание, когда мы сталкиваемся с человеческими страданиями.

Жизнь каждого человека однажды закончится. Поэтому смерть является неотъемлемой частью того времени, которое человек проживет на земле.

Пол

Вторым основным условием нашей жизни является наш пол. Мы можем реализовать себя только в качестве мужчины или женщины, но никогда в качестве бесполого существа, хотя подобные попытки наблюдаются.

Мы можем быть истинными людьми лишь в качестве мужчин или женщин. Что под этим подразумевается? Здесь мы не можем рассмотреть все те сложные вопросы и проблемы, которые связаны с половой жизнью, эротикой и половым влечением. Иные люди пытаются разрешить свои проблемы, постоянно меняя партнеров, что лишь свидетельствует о наличии в этом времени бездонного сексуального бедствия. Кроме того, такое поведение доказывает, что человек, даже будучи заблудшим, ищет глубокого и постоянного партнерства, которое помогло бы ему созреть. «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их» сказано в Библии уже при сотворении мира (Быт. 1:27).

Человек может осуществить себя или, другими словами, быть истинным человеком только через взаимоотношения с одним представителем противоположногр пола, отличающиеся верностью и длящиеся всю жизнь. Мужчина становится настоящим человеком, когда он постоянно находит новые более глубокие оттенки в личности своей жены и одновременно помогает ей в поиске своей тождественности. Женщина, в свою очередь, становится в глубинном смысле человеком, если она имеет подобные взаимоотношения с одним мужчиной.

Говоря о единобрачии, мы не хотим облачать человека в смирительную рубашку, которая лишила бы его радости свободы. Наша цель — помочь человеку увидеть себя до потаенных глубин своей личности, таким, каким он был создан. Только в этом случае возможно найти определяющий ее содержание смысл. Жить в соответствии с Божиим планом значит npoдoлжать жизнь не только в её биологическом, но и в духовном смысле, привнося в нее любовь и сочувствие, — вот в чем смысл и радость нашей жизни. Это, бесспорно, относится и к тому, что мы здесь называем половой жизнью.

Но не каждый человек способен найти для себя спутника жизни. Лишены ли такие люди возможности реализовать себя в этой жизни? Вовсе нет. Нередки случаи, когда мужчины и женщины ради своего призвания и выполнения жизненной задачи воздерживаются от брака. Если то, чем они занимаются, является их призванием, то духовник ничего не имеет против этого.

Но есть и много других людей — тех, кому не удалось найти себе супруга. Мы не имеем возможности рассмотреть этот вопрос подробно, однако я приведу высказывание известного богослова Хельмута Тилике: «В половой жизни женщина раскрывает свою сущность полнее, чем мужчина... Объясняется это тем, что женщина, в отличие от мужчины, составляет одно целое со своей сексуальностью. В "природу" женщины входит способность быть любовницей, подругой и матерью. Таким образом, незамужняя женщина не способна полностью воплотить свое жизненное призвание в соответствии с ее истинной природой, если только те основные черты, которые характерны для женственности и материнства, не проявляются в других областях жизни, т.е. если любовь и материнство не становятся основными направляющими силами ее жизни»[4].

Вне зависимости от того, состоим ли мы в браке или нет, нам необходимо рассматривать себя как существ, обладающих полом. Если мы попытаемся каким-либо образом обойти этот вопрос, мы лишь поставим перед собой множество различных препятствий, которые помешают нам найти свою сущность и заведут нас в джунгли неразрешимых вопросов.

И я не верю, что смена пола, если это вообще возможно, является простым решением сложнейшего вопроса половой принадлежности. Я слышал, что подобные операции удавались технически, но пациент оставался наедине со всеми проблемами, связанными с вживанием в атмосферу нового пола. Создается впечатление, что пациент пребывал в состоянии некоего забытья и верил, что операция сама по себе — уже выход, хотя корень проблем лежит гораздо глубже — на уровне души и духа.

Цель этой книги заключается в том, чтобы напомнить: примите во внимание человека в целом, не забывая о том, что он — существо, обладающее глубокими духовными потребностями. С точки зрения этики, операция может быть обоснованной лишь в том случае, когда внутреннее и внешнее в человеке приводят во взаимное соответствие.

Виновность

Вопрос о виновности — третьем основном условии жизни — всем знаком. Кто не испытывал угрызений совести и чувства вины в своей жизни? В наше время пытались избежать этой проблемы во всей ее сложности, сводя ее к чувству вины, как будто все дело только в эмоциях! Существует действительная виновность. Одновременно нам нужно согласиться с тем, что не всякое чувство вины проистекает из действительной виновное ти. Это и осложняет дело, потому что отрицание истин ной виновности человека не является решением, а лишь ведет из огня да в полымя.

Невротическая и истинная виновность

Наверное, любой духовник согласится с тем, что невротическая виновность существует, но не всякое чувство вины можно назвать таковым. Не приняв этого в расчет, мы удовольствуемся поверхностным рассмотрением проблемы. Если терапевт пойдет по этому пути, он получит урок на всю жизнь. Чувство истинной виновности есть знак человеческого благородства, и если оно не будет учтено, такая «терапия» лишена смысла.

Нам необходимо осознавать, что человек, часто согрешающий против Бога и ближнего, восходит на истинно человеческий уровень только через признание своего проступка, (Ср. третий уровень Бубера)

Что представляет собой невротическое чувство вины? Как оно возникает? Самым неизведанным в развитии ребенка является зарождение и упрочение его привязанности либо к матери, либо к отцу. Ребенок не решается освободиться, ибо это означало бы отторжение отца или матери. Каждый его поступок, продиктованный желанием свободы, вызывает в ребенке сильное чувство вины. Таким образом, на определенном уровне развития, ребенок может (если ему не будет оказана профессиональная помощь) остановиться, причем на такой длительный срок, что неприятие основного условия жизни — времени — может обернуться прогрессирующим неврозом. С возрастом чувство вины у ребенка усугубляется, обостряясь потере того, как ему следовало бы обретать свободу.

В этом случае невроз проявляется в том, что ребенок чувствует свою обязанность слушаться родителей (что характерно для младенца), хотя его возрасту, скорее, соответствовало бы стремление к свободе, самостоятельности и самореализации. Можно даже сказать, что родители в подобных случаях занимают место и Бога, и жизни для этого ребенка. Невротическое чувство вины говорит о нездоровой привязанности. Не стоит пытаться избавиться от него через исповедь и отпущение грехов — необходимо помочь ближнему, страдающему от невроза, достичь зрелости. Кто-то другой на моем месте, возможно, сказал бы, что побороть чувство вины возможно, подвергнув анализу причины.

Но какую степень зрелости должны мы помочь обрести ближнему, обремененному чувством вины? Нам необходимо помочь ему разобраться со своей истинной виновностью. Ведь в определенном смысле человек, страдающий от психического невроза, находится в долгу перед жизнью: он не нашел в себе смелости стать взрослым, и часть его жизни осталась непрожитой.

Кроме того, он испытывает сильную антипатию, а иногда даже ненависть к своим родителям (временами доходящую до желания совершить убийство), что не всегда и не каждый способен признать. А вместо ненависти к родителям его призывают к свободе ради созревания его личности. В некоторых случаях, с точки зрения развития, период ненависти может оказаться полезным.

И в этом смысле полное осознание прощения означает, что человек находит в себе смелость реализовать свои мечты о свободе и самостоятельности, взять на себя ответственность за свою жизнь и решается следовать за голосом, зовущим к воссоединению со временем, полом, виновностью и смертью.

Прощение не означает, что человек пытается освободиться от невротического ощущения виновности, оставаясь при этом запеленатым в детское восприятие. Прощение означает принятие той жизни, которая отличается «изобилием». Это обозначает Г что кто-то готов принять страдающего от невроза человека таким, как он есть, и использовать свою силу и веру, чтобы помочь ему снова войти в главный поток жизни. Другими словами, это означает эффективную терапию. Бессмысленно провозглашать прощение человеку, не оказав ему при этом реальной помощи в его проблемах.

Этот вопрос мы бы хотели рассмотреть здесь более основательно. Обычно человек не способен понять меру своей вины. Пробуждение — это такое событие в жизни человека, когда он начинает осознавать свои отрицательные стороны. Если пробуждение произойдет резко и будет всеобъемлющим, человек может испугаться, ужаснуться и повести себя, как будто он впал в психоз. Может произойти так, как об этом рассказывается в книге английского психиатра Франка Лейка: «Однако может случиться так, что священник, пытаясь подвести человека к осознанию всех этих неприятных вещей, пугается и призывает пациента срочно вернуть их обратно в подвалы души (т.е. отвергнуть их). Он вызывает психиатра и просит его заделать отверстие при помощи различных успокоительных средств»[5].

Это действительно роковая ошибка — «лечить» виновность, чувство вины при помощи успокоительных средств, ибо означает лишь консервирование виновности. Человек же при этом по-прежнему остается в том состоянии незрелости, которое и вызывает в нем это чувство. Многие, ищущие помощи психиатра, боятся этого и требуют, чтобы их лечащий врач был верующим. (При этом имеется в виду, что верующий человек способен выслушать пациента, анализирующего свое чувство виновности, и не дезертировать.) Пациент должен иметь на это право.

С другой стороны, можно понять и врачей, с осторожностью подходящих к рассмотрению проблемы виновности, потому что они считают, что священник хочет заставить человека признаться в том, с чем тот ничего не сможет поделать.

Понятие греха не дифференцируется. К жаждущему получить помощь относятся так, как будто бы он сам сознательно довел себя до такого незавидного положения. Виновными в подобном взгляде на вещи могут быть и некоторые духовники, пускающиеся в морализаторство. Однако позиция Библии совсем другая. В соответствии с ее вестью мы можем определенно говорить о всеобщей, коллективной вине, которая называется также первородным грехом. Все мы, рождаясь, подобны ребенку, появляющемуся на свет в тюрьме. Его нельзя обвинять в этом, но если ребенку предложат свободу и он откажется принять ее, тогда виновность приобретет конкретный, личностный характер.

Для человека ощущение собственной вины является самым сильным побудительным мотивом в его поисках свободы, однако в последнее время вместо душепопечительства, направленного на воспитание, помогающего взрослеть и достигать самостоятельности, обычно прибегали к подавлению жажды свободы при помощи различных успокоительных средств. Таблетки вместо истинного душепопечительства — в этом заключается заблуждение нашего времени.

Позиция по отношению к виновности и страданию

Человек может по-разному относиться к виновности. Иногда он старается казаться совершенным. (Это называется фарисейством и является самой распространенной болезнью во все времена.) Согласно Иоахиму Бодамеру[6], такой человек пребывает в атмосфере самонадеянности, крепкой, как гранит.

Другой способ — это бегство (например, в мир успокоительных лекарств). В этом случае люди отказываются признавать в себе виновность или принуждают себя ее отрицать. Это лишь создает почву для новых неврозов, калечащих людям жизнь.

Давайте обратимся к одному библейскому сюжету. В Матфея 17 рассказывается о преображении Иисуса. Моисей и Илия беседуют с Иисусом о будущих мучениях Спасителя в Иерусалиме. Но у Петра есть свой план. Он предлагает построить три кущи: одну для Моисея, одну для Илии и одну для Иисуса.

Одну для Моисея! Не стоит подвергать себя опасности страдания. Неужели не достаточно того порядка и той безопасности, которые дает закон? Лучше просто избегать разговоров о свободе — в особенности о свободе, даруемой через Евангелие, потому что ее ценой является то, что Один осуществит до конца основное условие жизни — смерть. Для Петра это слишком ужасно.

А как обстоит дело с нами? Как мы относимся к основному условию жизни — к смерти?

Одну для Илии! Для себя Петр не собирался строить кущу. С его стороны это было очень благородно — только для других. Но может быть решение Петра не строить себе кущу отражает его страх встретиться л самим собой! История Петра — это рассказ о человеке, который только лишь в Иисусе получил возможность встретиться с самим собой, полностью реализовать себя, другими словами — найти свою тождественность. Петр бежит от самого себя, как и наши современники, прибегающие к помощи успокоительных лекарств. (Пауль Тиллих охарактеризовал это состояние как больное здоровье.)

Петр хочет построить кущу и для Иисуса, чтобы Иисус остался жить на этой горе. Нелегко спуститься с горы в будничную жизнь с ее мучениями, тяготами и смертью. Если мы останемся на горе, то оградим себя от всех тех испытаний, что уготованы нам, если мы последуем за Христом! Прежде всего мы оградим себя от смерти, которая испытывает всякую духовную зрелость и самореализацию.

Третий, единственно верный способ отношения к виновности, заключается в том, что человек должен узнать истину о самом себе. Если я решусь дать облагородить себя, то я возьму на себя ответственность за свою жизнь. Моя задача — освободиться от сковывающих меня кандалов. И хотя я не могу освободить себя сам, свобода не придет, если я не буду содействовать этому. Бог обещал землю народу Израиля, но народ должен был завоевать ее сам. И, несмотря на это, завоевание считалось деянием Бога, а народ Израиля был только Его орудием.

Точно так же и мы должны быть рабочими инструментами в руках Бога в той работe, которую Бог производит в нас, чтобы нас же освободить от виновности. Сначала я должен принять свободу, затем реализовать, пережить ее. В этом процессе реализации своей свободы я двигаюсь по пути, ведущему к здоровью, свободе и, прежде всего, душевному миру, и получаю возможность узнать, что же в действительности означает переживать прощение.

Прощение всегда связано с изменением образа жизни, с покаянием (покаяние, в свою очередь, ведет к исцелению, но не обязательно к физическому).

Бодамер говорит об этом такими проникновенными словами, что я не могу не привести их здесь: «Прощение, та удивительная другая сторона виновности, становится мощной силой, которой питается человек, достигший целостности»[7].

Далее он переходит к чудесной истине о том, что слабое место человека может превратиться в особенное духовное дарование. Можно сказать, что душепопечительство в жизни человека уподобляется как раз такому чудесному событию, которое превращает долги в богатство. Это удивительная находка: человек научится использовать свои трудности и угнетенность в качестве строительного материала для созидания богатой жизни.

Прощение не является лишь мгновенным переживанием, скорее, это атмосфера, в которой человек с каждым днем растет, достигая своей истинной сущности, своей действительной идентичности.

Смерть

Последним, четвертым основным условием, по отношению к которому человек должен определить свою позицию, является смерть. Увязнув в терапии[8], медицина загнала себя в тупик. Если у человека нет права на достойную смерть, остается лишь «обслуживать» растительные «оболочки», лишенные основного права человека — достойно умереть, когда подошло его время.

Невозможно описать словами, как одинок умирающий человек. Момент, который мог бы стать торжественным завершением его жизни, превратился в проклятый час последнего и постыдного лишения всего. Почему? Может быть, ответ кроется в том, что окружающие его люди духовно не подготовлены, они не созрели для того, чтобы узнать в себе такого же смертного человека.

Что же нам делать? Американский врач Элизабет Кюблер-Росс, по моему мнению, оказала всем нам неоценимую услугу, издав книгу Отчет о смерти[9]. Я хочу привести здесь некоторые мысли, возникшие у меня под впечатлением этой книги.

В книге речь идет о пяти стадиях, через которые проходит умирающий человек. (Это, естественно, не касается тех, кого постигает неожиданная или насильственная смерть.) Давайте ознакомимся с этими стадиями, одновременно спрашивая себя, чему они могут научить нас с точки зрения нашего личного созревания. Тем самым мы надеемся доказать, что предпосылкой к зрелой жизни является разрешение всех недомолвок со смертью. Здесь мы не будем останавливаться на душепопечительстве умирающего, об этом речь пойдет в последней главе нашей книги.

Стадия отрицания

Первой стадией Кюблер-Росс считает отрицание мысли о смерти. По моему мнению, это состояние предшествует первой стадии, поскольку оно характерно для всего человечества, в особенности для людей нашего времени. Разговор о смерти — вещь недозволенная, на смерть наложено табу. Именно поэтому общество нашего времени несет на себе печать самоубийств и, что самое страшное, медленно уничтожает себя с помощью алкоголя, наркотиков, злоупотребляя лекарствами и т.п. Отрицание смерти ведет к отрицанию жизни и отчуждению от нее. Если я не решусь согласиться быть смертным, я не смогу по-настоящему жить.

Современный человек так жестоко страдает от неврозов, что не находит в себе решимости жить в живой связи с действительностью. Боязнь смерти — это широко распространенная болезнь. Именно поэтому медицина стремится всеми способами насколько можно отсрочить смерть. Это то, что я имею в виду, говоря, что она «увязла в терапии». Мы боимся признать, что в любом случае в конце нас ждет поражение — и оно будет тем большим, чем меньше человеческого достоинства наблюдается при кончине.

Из этого вытекает и то, что врач теряет всякий интерес к своему пациенту, когда замечает, что не в силах более противостоять смерти. Помочь человеку умереть достойно, не говоря уже о блаженной смерти, он не берется, к нему это не имеет никакого отношения. По сути, это не имеет никакого отношения ни к кому.

Жизнь стала бы намного богаче, если бы люди согласились рассматривать все ее события на фоне всеобщей тленности и признали бы, что жизнь продолжается вечно лишь в том случае, если она опирается на вечные ценности.

Стадия ненависти

Для следующей стадии характерно то, что человек ненавидит свою тленность. Еще раз он вступает в борьбу и принимает оборонительные меры. Еще раз он пытается, полагаясь на собственные усилия, пройти тот путь, который он сам себе выбрал. Прилагать усилия — достойное дело, если эти усилия предприняты своевременно, но у порога смерти ненависть лишь обнаруживает истинные чувства и ценности человека. Смерть делает человека искренним — даже в проявлении ненависти. Не было бы у нас этого опыта, мы бы не знали, какая сила кроется в любви. Но как жаль, если человек только на смертном одре становится искренним в проявлении своих чувств! Если бы мы жили, постоянно чувствуя близость смерти, то путь к искренности был бы на много легче.

Мы живем полноценной жизнью только тогда, когда не пытаемся скрывать от себя наши действительно искренние чувства. Пресыщение жизнью, чувство бесцельности и пустоты чаще всего, как мне кажется, проистекает из того, что вся эмоциональная жизнь человека скована и подавлена.

С точки зрения душепопечительства это имеет большое значение, так как благочестивые речи не помогают человеку, если источник его жизни, его эмоции подавлены. Ведь пробуждение всегда сопровождается разрушением всех преград и защитных сооружений — иногда оно бывает таким мощным и резким, что ведет к гибели. Если бы мы только научились жить такой полноценной жизнью, для которой была бы характерна такая же искренность в проявлении чувств, как и перед лицом смерти!

Торг

На следующей стадии человек торгуется с жизнью и смертью. Эта стадия всем знакома — стоит только поглубже заглянуть в себя. Противостояние искренности глубоко укоренилось в нас, и каждый пытается сыграть красивую роль в своей жизни. Мы хотим, чтобы нас любили. Но смерть, как бы процеживая жизнь, обнаруживает ее истинный характер.

На этой стадии человек пытается уговорить Бога продлить его дни, обещая, например, вести нравственную жизнь или даровать пожертвования на миссионерскую работу. На языке богословия можно сказать, что он пытается пойти по пути выполнения закона, делами купить у Бога продление своей жизни.

Стадия торга раскрывает суть благодати. Мы не можем обрести милость или любовь своими делами. Любовь не имеет цены, милость нельзя заслужить, ибо это — абсолютный, безусловный, совершенный, целиком свободно доступный дар.

Депрессия

Когда человек понимает, что торговаться со смертью нельзя, он вступает в новую стадию, стадию депрессии. После отчаянных попыток справиться с болезнью своими силами, потерпевшими крах, он впадает в депрессию.

Можно даже сказать, что для умирающего депрессия — это своего рода репетиция смерти, «малая смерть». Он вынужден согласиться с тем, что имеет дело с высшими силами, и ему ничего не остается, как отдаться им.

Но одновременно это означает шаг к новой жизни, к зрелости, к более четкому осознанию, более совершенному реализму. Это выход из видимого и движение в сторону действительного и истинного. Депрессию можно рассматривать в качестве исцеляющего кризиса (дальнейшие исследования должны будут доказать, что, по большей части, болезни, признанные таковыми в области психопатологии, оказываются чем-то совершенно противоположным).

Приведу отрывок из книги Бенгта Нермана Человек как язык[10]: «В этом процессе бывают моменты (когда кризис сменяется жизнью. — Э.Э.), описать которые практически невозможно: переживание того, что сразу после отдачи человек начинает принимать. "Смерть" в то же мгновение сменяется "жизнью". Как только человек перестает держаться за жизнь, он, в крайнем удивлении, замечает, что прочно стоит на земле (находится в живой связи со вселенной. — Э.Э.). Человек отказывается от своей роли, от искаженного видения себя, которое мешает ему ощущать и осознавать переживания, которые уже имеют место в его жизни. По этой причине подобные моменты воспринимаются как моменты истины».

Воскресение означает принятие смерти

Задача смерти, как мы видим из высказывания Нермана, — препровождение к воскресению. Она не является лишь resignatio ad infirmitatem (принятием болезни), но resignatio ad mortem (соглашением с гибелью смерти).

Что же представляет собой это принятие? Оно означает прекращение борьбы и достижение глубокого покоя. На этой стадии верующий человек яснее, чем когда-либо раньше, понимает слова Иисуса: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11:28).

Этот покой означает душевное спокойствие даже перед лицом смерти. В этом свете можно правильно понимать и слова псалмопевца: «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих...» (Пс. 22:5). Самым последним и величайшим из всех врагов является смерть, в виду этого врага и приготовлена трапеза, чтобы провозглашать и торжествовать победу над смертью.

Иногда именно на этой стадии, когда больной отказывается от борьбы, происходит чудо и начинается процесс выздоровления. Необходимо заметить, что существует связь между здоровьем и истинной сущностью человека.

На стадии принятия не так важно, в каком направлении пойдет развитие, будет ли его определять смерть или жизнь. Обретшая покой душа твердо знает, что истинная божественная любовь суверенно действует по обе стороны времени, смерти, жизни или любой другой границы. «...Живем ли, или умираем, — всегда Господни» (Рим. 14:8).

Душепопечительская беседа

В этой главе я не ставлю целью всесторонне рассмотреть душепопечительскую беседу, сошлюсь лишь на три замечательные работы, в которых обсуждается эта тема. Доктор богословия Ирья Кильпеляйнен, в течение долгих лет работавшая консультантом в евангелическо-лютеранских приходах города Хельсинки, издала книгу Умеем ли мы слушать и помогать?[12]. Также мы можем использовать книги Эрика Хаглунда Встреча и диалог[13] и Сеуарда Хилтнера Освобождающая беседа[14] (Frigorande samtal). Я все же не считаю возможным обойти эту тему, ибо полагаю, что все, кому пришлось трудиться в области душепопечительства, смогут поделиться ценным опытом. Упомяну также работу выдающегося норвежского доктора Анкера Нильсена «Pastoralradgivning».

Нам всем не раз приходилось слышать, что сегодня исповедь утратила то значение, каким она обладала раньше в нашей церкви. Это неверно, однако мы бы отметили следующее: формальной исповеди нет места в нашей церкви. Современная исповедь, как мы ее видим, означает открытие сокровенных глубин сердца и является столь глубоким и преображающим событием в жизни человека, что ее нельзя вместить в какие-то рамки, как нельзя и сделать ее обязательной. И все же исповедь предполагает определенного рода обязательность — так же обязательно для нас, скажем, принимать пищу. Духовно здоровый человек чувствует необходимость открыться ближнему, тогда как психические отклонения сопряжены с безграничным страхом открыть другим свои «тайны». Как раз в таких случаях профессионалы зачастую наносят непоправимый вред. Многих мучений можно было бы избежать — или, во всяком случае, облегчить страдания, — если бы люди открывались вовремя.

Конечно же, существует также и невротическое отсутствие аппетита. Доктор Франк Лейкен считает, что известная французская писательница Симона Вейль умерла именно от этого недуга. Когда болезнь проявляется на физическом уровне, она тревожит нас, но к душевному недомоганию мы настолько привыкли, что не реагируем должным образом на сопутствующие симптомы угасания.

Доверительная беседа

Душепопечительство и терапия пользуются диалогом, живым общением между нуждающимся в помощи человеком и оказывающим ему эту помощь. Во многих случаях ищущий помощи — одинокий человек, который переступил через высочайший порог одиночества и решился обратиться к ближнему. Иногда его подтолкнула к этому решению книга или проповедь. В таком диалоге ищущий помощь может впервые в жизни приоткрыть дверь своего внутреннего, тайного мира.

Нам необходимо овладеть искусством доверительной беседы. Мы должны научиться открываться, но это не означает, что речь идет лишь о каком-либо известном и популярном духовнике. К нему мы обращаемся, только когда это действительно необходимо. Мы должны учиться доверять друг другу. Из истории душепопечительства мы знаем, что Душепопечительство первых христиан опиралось на так называемое aedificatio mutuan, т.е. члены церкви были душепопечителями друг для друга. При том состоянии брожения, в котором пребывает наш мир и вместе с тем и церковь, необходимо найти среди обычных прихожан таких людей, которые хотят заниматься душепопечительством и имеют к этому способности, если вообще в нас живо желание откликаться на огромные нужды ближнего в современном мире. Требуются тысячи обыкновенных христиан, обладающих твердой христианской идентичностью и живым действительным желанием помочь ближнему, выслушивая его и беседуя с ним.

Когда мы видим, каким чудесным образом Бог освобождает тех, кто смиренно встает на путь исповеди, то становится нестерпимо больно смотреть на людей, пытающихся заглушить свою внутреннюю боль при помощи ядовитых успокоительных препаратов. Если бы мы оказались способны на большую открытость в духе доверия и страха Господнего, мы могли бы вскоре вернуть к здоровой жизни многих, находящихся в психиатрических больницах. Я довольно часто размышлял над тем, что на многие трудные вопросы можно было бы найти ответ, если бы страждущий человек, несмотря ни на что, мог бы поверить в то, что Бог руководит его жизнью даже в самую трудную минуту.

Это подводит нас к проблеме первостепенной важности. Наши переживания ни в коей мере не являются огульными, случайными или необъяснимыми: любой человеческой реакции можно в принципе найти объяснение. Это, в свою очередь, указывает на то, что реакция человека обладает каким-то значением. Следовательно, любое угнетенное состояние вполне объяснимо и о чем-то нам сообщает, несет какую-то весть[15].

Как-то раз мне пришлось на студенческом богослужении проповедовать на тему Значение угнетенного состояния человека. Журналист шведской газеты Expressen, увидев объявление в газете Hujvudstadsbladetissa, посчитал мою идею настолько безумной, что в своей газете опубликовал сообщение об этом в разделе «Нарочно не придумаешь»!

В связи с этим мне вспомнился сон одного из моих пациентов. И душепопечительство, и терапевтические процедуры уже начали оказывать свое действие, когда ему приснилось, что он стоит на крыше высокого здания, наподобие башни (если верить Юнгу, это означает, что в действительности он находился в пропасти из-за необычайно глубокого чувства своей неполноценности). Ему нужно было спуститься вниз на землю, но у здания не было ни ступенек, ни лестниц, и этот человек начал впадать в отчаяние. В конце концов он заметил внутри здания узкий, извилистый проход, ведущий вниз — на свободу.

Этот пример говорит о том, как сказывается на поведении человека его угнетенное состояние. Оно заставило пациента искать тот единственный выход на свободу, который он, может быть, в другом состоянии духа и не нашел бы: путь к познанию самого себя. Сон продемонстрировал ему, что все пути, которые предлагает ему внешний мир и поверхностные события его жизни, закрыты для него и ему необходимо познакомиться с миром собственной души. Одновременно этот сон побудил его встать на извилистую дорогу. Мне довольно часто приходилось замечать, что угнетенное состояние тесно связано с недостаточно развитой способностью к самосозерцанию. Таким образом, мир собственного «я» был для пациента совершенно неведомым.

Пять основных правил душепопечительства

Духовник должен учитывать пять основных правил при налаживании контакта с пациентом с помощью диалога.

1. Не принуждай

Душепопечительство — временная функция (ДП = f(t)). Если у человека есть какие-то серьезные проблемы, мы не должны думать, что сможем решить их в течение получаса. Если пациент просит, чтобы духовник поговорил с ним несколько минут, можно сказать, что его самооценка настолько низка, что он нуждается в длительной терапии. Пациент с более высокой самооценкой просит для начала двухчасового приема. С другой стороны, если человек со слабой самооценкой получит, как он и просил, лишь пятиминутную встречу, то он почувствует себя ущемленным, потому что он ожидает получить от духовника что-то такое, о чем сам не решается попросить. Этот принцип применим и ко многим другим жизненным ситуациям, связанным с общением между людьми. Часто люди могут считать себя очень тактичными, тогда как на самом деле они просто не решаются рассказать о своих ожиданиях и потребностях. Однако они чувствуют себя ущемленными, если оказывается, что ближний не в состоянии догадаться об их мыслях.

Если проблема пациента относится к числу известных и часто встречающихся, то, согласно моему опыту, возможно достаточно полно разобраться в его ситуации в течение пяти встреч, каждая из которых длится по одному часу (час в неделю в течение пяти недель). В данном случае предполагается, что духовник действительно слушает своего пациента, который нуждается в том, чтобы поделиться гнетущими его проблемами с человеком, который бы понимал, о чем он говорит. И если он чувствует, что духовник умеет слушать с сопереживанием и вместе с ним проникать в глубины его души, начинается процесс, в ходе которого он уже сам может подойти к решению своих проблем. Ведь мы же не хотим, чтобы духовник стал лицом, разрешающим проблемы других людей, — он лишь некий катализатор, фермент, присутствие которого вызывает реакцию. Кроме того, необходимо постоянно помнить, что следить за скоростью реакции пациент должен сам.

2. Не обобщай

Мы не сможем помочь человеку, сказав: «Ну, это же общечеловеческая проблема» или: «Все поступают так же», или: «Такое может случиться с кем угодно». Мы не можем помочь утопающему, успокаивая его и уверяя его, что десятки людей также едва не утонули. Человек хочет спастись, даже если вокруг него сотни таких же утопающих.

Мы должны слушать нашего пациента так, как будто бы никогда ранее мы не слышали ничего подобного. Мы и действительно не могли слышать такого же рассказа. Если мы станем слушать как должно, то заметим в рассказе каждого человека сугубо личные, неповторимые подробности, придающие его истории новизну и оригинальность.

Слушая пациента, духовник должен подвести себя к состоянию «нуля». У него не должно быть никакой предвзятости по отношению к пациенту, он не должен заранее судить о нем. Духовник должен научиться слушать по-новому. Только тогда, когда мы научимся это делать, наши пациенты смогут рассказывать о своих проблемах так, чтобы освободиться.

Фрида фон Райхманн рассказывает случай из своей практики. Она только что переехала в США и еще не могла говорить свободно по-английски. Однажды молодая студентка подошла к ней и заговорила на американском сленге, который был Фриде совершенно незнаком. Сказав что-то, девушка исчезла так же быстро, как и появилась. Через несколько лет эта же девушка снова подошла к Фриде и хотела поблагодарить ее за неоценимую помощь... «Но я до сих пор не знаю, какая ее мучила тогда проблема», — пишет Фрида фон Райхманн.

3. Не морализируй

Мы подошли к сложному вопросу. Неужели нам нужно одобрить все поступки человека, обращающегося к нам за помощью? Неужели Душепопечительство не опирается ни на какие моральные ценности? Много лет назад жил один назарянин, который очень раздражал фарисеев. Они говорили: «Смотрите, он общается с грешниками и мытарями и трапезничает с ними! Какое будущее ждет этот народ? Он же убивает всякую мораль в стране! Нам необходимо отделаться от него!»

Иисус не находил общего языка с фарисеями. Фарисеи, в свою очередь, не находили общего языка с Иисусом. Фарисеи были моралистами, охраняли закон и его святость. Но чего-то тем не менее недоставало. Они не заботились о душе человека, они не занимались душепопечительством. Фарисеи ограничивались тем, что ставили перед людьми требования, но совсем не помогали эти требования выполнять.

Если мы начнем морализировать, мы совершим ту же ошибку, что и фарисеи. Большинство людей знает, что верно и что неверно, они не нуждаются в нашей помощи. Однако они не знают, где взять силу, чтобы поступить правильно.

Этот вопрос относится не только к сфере душепопечительства, в эпоху постоянных реформ он для каждого человека становится центральным. Где мне взять силу, чтобы осуществить ту мораль, которая внутри меня настойчиво требует, чтобы я ее осуществил?

4. Не манипулируй человеком

Приведем в качестве примера отрывок из книги Лиэнн Пэйн Кризис мужского пола (Crisis in Masculinity). Речь идет о супругах, которые ссорятся между собой. Жена ссылается на сына, стоящего рядом, и говорит: «Мне кажется, наш сын Джон не знает тебя как любящего отца». Она попыталась тем самым воздействовать на мужа, чтобы тот изменил свое поведение, но результат был прямо противоположным: муж приходит в бешенство, берет сына на руки и с иронией объясняет ему, как сильно он его любит. Мальчик, приходя в ужас от такого проявления любви, настолько сильно привязывается к матери, что его развитие заметно замедляется — в такой степени, что ему трудно найти свою мужскую тождественность.

5. Не опекай

Соблазн действительно велик. Духовник может недооценивать своего пациента настолько, что не признает за ним никаких прав и, сам того не замечая, уподобляет его несовершеннолетнему, пытается руководить им и давить на него и тем самым сводит на нет положительный результат своего труда. Опекун никогда не сможет дать подлинной свободы своему подопечному, он не позволит ему стать взрослым, в полной мере несущим ответственность за свои поступки.

Терпение — залог успеха

На одной из встреч мне задали вопрос: «Каким образом я, будучи христианином, могу сразу объяснить какому-нибудь случайно встретившемуся мне незнакомому человеку, что Иисус любит его, что я тоже его люблю и именно поэтому хочу сразу говорить с ним только о духовных вещах?»

Я попытался объяснить, что вряд ли смогу ответить, поскольку метод, о котором идет речь, мне незнаком. Я стал говорить о том, как завязывается контакт и как потом, когда настает их время, духовные вопросы возникают сами собой. Мой собеседник чуть было не рассердился и сказал, что не желает слушать никаких объяснений о взаимоотношениях с людьми. Он лишь хотел свидетельствовать об Иисусе.

Собрания продолжались также и на следующий день, и тогда речь шла уже о том, насколько легко мы можем закрыть наши уши и не услышать мольбы о помощи ближнего или отослать его за помощью к другому. Пастор может направить человека к психиатру, даже не попытавшись разобраться, не кроется ли за внешними симптомами такая беда, с которой он мог бы помочь справиться и сам. Возможно, что он даже не дает пришедшему за помощью закончить свой рассказ, несмотря на то что любовь обязывает нас хотя бы к этому. При этих моих словах на лице моего вчерашнего собеседника появилась улыбка, говорившая об озарении, и он сказал: «Неужели я хочу сразу говорить об Иисусе, потому что у меня недостаточно любви?» Я ответил, что, очевидно, Дух Святой принес ему эту догадку.

Если нежелание причинять себе душевный дискомфорт, нетерпение, отсутствие любви и недостаточная способность сопереживать соединяются воедино с неким надуманным желанием побуждать других обращаться к вере, то следствием может быть исполненная равнодушия сосредоточенность на себе, которая прячется под покровом духовности.

Налаживание контакта

Если духовник не питает теплой любви к людям, ему бесполезно пытаться налаживать контакты. Зато если он действительно заинтересован в людях и сопереживает их проблемам, контакт с ними обычно налаживается сам собою. В некоторых случаях проблемы человека бывают настолько серьезные и запутанные, что одних только интереса и тепла оказывается недостаточно. Поэтому полезно знать, каким образом можно наладить необходимый контакт.

Довольно часто случается так, что человек, чем-то интересующийся, пробуждает такой же интерес еще в ком-то. Именно так возникают разного рода кружки и общества, и чаще всего их деятельность заканчивается, когда вдохновитель и «заводила» устает. К сожалению, мы можем наблюдать нечто подобное и в отношении духовных пробуждений.

Итак, нужен зачинщик. Если бы в церквях нашлось достаточное количество таких зачинщиков в области душепопечительства, то движение душепопечительства в разных уголках света могло бы стать шире и мощнее.

Задача духовника заключается, однако, в разрешении гораздо более серьезных проблем, чем те, от которых можно помочь избавиться, выслушав собеседника тепло и заинтересованно. На самом деле пациенты могут быть не настолько раскрепощены умственно, чтобы интерес со стороны духовника мог бы зажечь и их. Сердце человека, его ум, его душа могут вместить в себя огромную боль и грусть, так что места еще для чего-то может попросту не найтись. В подобном случае задача духовника — подойти к ближнему так, чтобы тот имел возможность рассказать о своем.

Когда я еще только начинал пасторскую деятельность, со мной произошел поучительный случай. Я работал помощником пастора в одном селении и в то время придерживался демократических идей, гораздо более радикальных, чем настроения жителей этого социалистически настроенного села. Я общался со всеми, кто не боялся, что его увидят с молодым пастором (а далеко не все решались на это!). Однажды арендатор пасторской земли был приглашен в канцелярию. Для того чтобы завязать с ним контакт, я начал показывать ему книги, интересовавшие меня: Новый Завет на латинском и греческом языке, Библию на испанском языке, а также книги о миротворчестве.

Однако фермер отнесся ко всему этому весьма холодно, что меня очень удивило. Неужели его не поразило, насколько грамматика испанского языка близка к грамматике латинского?

Но я допустил еще и другую ошибку. Я сам родился в доме фермера и с детства привык к деревенской работе. Поэтому время от времени я участвовал в полевых работах, косил сено, иногда помогал собирать сахарную свеклу, пока один из фермеров не решился подойти и сказать мне, что лучше бы я не приходил на поле: жители деревни хотели бы уважать своего пастора. Я очень удивился, потому что никогда даже не подозревал, что кто-то считает работу фермера не слишком достойной уважения.

Таким образом, я совершил ряд ошибок. Как же я мог предполагать, что грамматика испанского языка или Новый Завет на латыни могли заинтересовать фермера, который вовсе и не интересовался религией!

Или что фермер может считать свою работу унизительной? И как я не понял, что он хотел этим сказать? По мнению фермера, пастору, конечно же, не пристало работать в поле — не потому, что работа на поле чем-то унизительна, но потому, что задача пастора — в ином. Вероятно, и еще одно обстоятельство могло повлиять на подобную реакцию этого человека: возможно, я попытался подойти к нему слишком близко.

Близость и отдаленность

Душепопечительство предполагает некоторую отдаленность — соразмерную отдаленность от пациента. Если духовник не сумеет правильно понять и правильно применять на практике это требование близости и отдаленности, он как душепопечитель, действуя неумело, не сможет установить необходимый контакт. Это особенно важно в наше время, когда люди необычайно отчуждены друг от друга. Закомплексованный человек, пока его состояние заметно не улучшится, не потерпит вторжения в его внутренний мир.

Особую группу составляют пациенты, всеми силами пытающиеся приблизиться к своему духовнику, который попадает в неловкое положение и теряется. Среди непрофессиональных духовников это является самой распространенной проблемой. Я еще ни разу не присутствовал на такой встрече для добровольных духовников, где бы ни шла речь о пациентах, которые, подобно лианам, пытаются прикрепиться к своему помощнику. Добровольные и начинающие духовники часто совершают одну и ту же роковую ошибку: пытаясь завязать контакт, они готовы отдать собеседнику чуть ли не всего себя. Они, словно покорный слуга, обещают выполнить все желания пациента — даже невротические! — и тогда отступать уже слишком поздно. Духовник боится ранить своего пациента и чувствует себя обязанным выполнить даже самые нелепые его требования.

Может случиться так, что больной вообразит себя ребенком духовника и будет ожидать, что последний, подобно отцу или матери, всегда готов служить ему. Право звонить своему духовнику в любое время суток, получаемое пациентом, может обернуться опасной привилегией. Также невротически незрелый «ребенок-пациент» может потребовать разрешения свободно приходить в дом духовника, когда ему вздумается. Всего этого следует избегать уже с первой встречи.

Здоровый контакт строится с самого начала на взаимном уважении, но пациент сможет это усвоить лишь в том случае, если духовник будет одновременно и суров и нежен с ним.

После налаживания контакта

Когда контакт налажен, перед нами встает множество других проблем. Мы рассмотрим здесь только вопрос, касающийся того, насколько велико должно быть влияние духовника на сам процесс душепопечительства.

Душепопечительство, ставящее ближнего в центр своего внимания, традиционно отвергает руководство пациентом. Наиболее известен среди представителей этого течения американец Карл Роджерс[16]. Он получил образование психолога и, насколько я знаю, впервые использовал термин «пациентоцентричен» (client-centered).

Теория Роджерса, касающаяся обретения собственного «Я», довольно проста. Он считал, что если человек в течение 10 — 12 часов сможет раскрывать свою душу способному сочувствовать ему и его переживаниям человеку, то в итоге он сумеет самостоятельно найти свое истинное «Я». Роджерс верил, что сможет помочь человеку, только лишь слушая его, активно не вмешиваясь в процесс лечения.

Каждый вопрос следует рассматривать, исходя из всего круга взаимосвязанных проблем. Если душепопе-чительство построено на принципе авторитарности и активного воздействия и ущемляет собственный вклад пациента, его желание достичь зрелости, то теория Роджерса, на этом фоне, означает большой шаг вперед. Если духовник видит свою задачу в том, чтобы иметь ответы на все вопросы и давать их своему пациенту в готовом виде, тогда теория Роджерса облегчает задачу душепопечителя, а пациенту предоставляет максимальную свободу — во всяком случае пациенту предоставляется возможность быть активной стороной, а не только объектом лечения. В случае, если пациент вырос в христианской среде, получил христианское воспитание и эти вопросы ему знакомы, он может оказать себе эффективную помощь по методу Роджерса.

Однако так бывает далеко не всегда. Многие наши современники далеки от христианской церкви, одни борются со своими неврозами, другие впадают в депрессию или настолько отчуждены и закомплексованы, что было бы неправильным предполагать, будто они сами способны находить помощь и исцеление внутри себя. Поэтому без руководства, анализа и обучения нам не обойтись. Кроме того, нам нужно серьезнее отнестись к учению о первородном грехе, потому что «все мы блуждали как овцы...» (Ис. 53:6). Мы блуждаем в потемках и обязательно заблудимся, если никто не будет вести и поддерживать нас.

Поэтому односторонняя, отвергающая какое-либо руководство, пациентоцентричная теория Роджерса уступает место более активному методу душепопечительства, в котором пациент получает обучение и активное руководство, не лишаясь при этом права на рост самостоятельности и поиск своих собственных ответов. (Ср.: Clinebell[17].)

Это не опровергает прежнего нашего вывода о том, что пациент должен всегда быть субъектом. Кроме того, мы смело можем утверждать, что в активном душепопечительстве пациенту в большей степени помогают быть субъектом, т.е. ему всячески содействуют, помогают обрести свою идентичность и овладеть способами самореализации.

В более поздних изданиях Роджерс внес изменения в свою теорию в соответствии с вышеуказанными рассуждениями. Он вынужден был расстаться с пассивным подходом к процессу терапии. Он пришел к выводу, что ему следует гораздо активнее участвовать в проблемах своего пациента — настолько активно, что автор этой книги должен придерживаться более осторожного подхода. Заинтересовавшийся этими вопросами может обратиться к вышеупомянутой книге доктора Анкера Нильсена.

Новое, более активное душепопечительство

Когда же духовник должен быть активным? Всякий раз, когда это необходимо. Однако степень проявляемой им активности зависит от пациента. Нередко это может быть инициатива с целью активизировать пациента. Давайте рассмотрим несколько примеров.

Духовник и его пациент долго обсуждали содержание одного сна, где, в числе прочих, участвовала и собака. Она появилась в сне лишь на мгновение, и пациент сразу же решил не придавать этому значения, заметив, что она ничего не могла означать. После многочасового анализа сна духовник пришел к выводу, что собака означала нечто важное, но пациенту не хотелось этого признавать. Он рассказал о своей догадке пациенту, и, поскольку тот резко ее отверг, духовник еще более утвердился в мысли о важности этой собаки.

Спустя две недели пациент пришел на прием с виноватым и смущенным лицом — как будто он совершил что-то предосудительное и был застигнут на месте преступления. Благодаря активности духовника сознание пациента переключилось на более глубокий анализ сна, и постепенно на поверхность вышло постыдное воспоминание о содеянном грехе. Прощение греховного поступка могло произойти только в этот момент и означало новую возможность как для терапии, так и для духовного роста пациента. Мы могли бы выразить эту мысль следующим образом: выяснение значения сна повлекло за собой огромный шаг вперед на том пути самореализации, на котором человек может встретиться с Богом.

Другой случай рассказывает о том, как человек запутался в тенетах прошлой вины и вызванной ею депрессии. Он заново переживал свои прошлые дурные поступки, в результате чего все больше терял связь с настоящим временем. Духовник не помог бы этому пациенту, если бы не сумел вернуть ему ощущение настоящего момента и действительности.

Еще один случай показывает, как могут вести себя те, кто так или иначе избегает воздействия терапии. Один пациент, которому тоже не удавалось отрешиться от своих прошлых переживаний, составил длинный перечень фактов, касающихся его раннего детства. Он делал вид, что соглашается на лечение, но в действительности укрывался от него в воспоминаниях своего детства, что может показаться заманчивым при аналитическом лечении.

Вскоре пациент научился обвинять окружение, в котором он вырос, школу, родителей и т.д. (Многие дети, отрываясь от дома, получали тяжелые душевные травмы от родителей, страдающих неврозами.) Теперь же он хотел освободиться от ответственности и пытался разрешить ситуацию при помощи различных объяснений вместо того, чтобы покаяться, что сделало бы возможным и исцеление. Пациент не желал осознавать, что мы поэтапно восстанавливали его жизнь не для того, чтобы он мог бы избежать ответственности и исцеления, но затем, чтобы он мог понести ответственность за прожитое и обрести свободу, не входя в противоречие со своей тождественностью.

В подобных случаях духовник должен активно вмешиваться в процесс лечения, но делать это так, чтобы пациент доверял ему и не стремился прервать курс лечения.

Трудноразрешимые проблемы предполагают активное душепопечительство

Активность духовника должна проявляться в тех случаях, когда человек действительно нуждается в ней для обретения своего «Я». Однако никогда запутавшийся человек не найдет себя так просто и легко, как это казалось Роджерсу на начальном этапе развития его метода.

Возьмем, например, тот случай, когда проблема человека, как ему представляется, кроется в его извращенной сексуальной ориентации. (Я с ужасом думаю о тех «специалистах», которые в данном случае готовы предложить свои сомнительные услуги.)

Человеку с такими проблемами трудно понять, что их корень кроется не в сексуальности, но уходит гораздо глубже. Все может происходить из-за того, что в силу его крайней отчужденности от самого себя он просто не в состоянии завязывать отношения, необходимые каждому человеку, дабы ощущать себя принадлежащим к человеческому обществу. Ведь он не может знать, что половой инстинкт проявляет себя как некий суррогат, замена в том случае, когда индивид не в состоянии создавать истинные человеческие взаимоотношения. Такого рода взаимоотношения, естественно, включают в себя и половую ориентацию, но «нынешние ученые совратители» совершенно ошибочно учат, что если у человека отсутствует способность вступать в отношения с другими людьми на реальном уровне, то половой акт сам по себе может быть способом завязать такие истинные отношения. Враг души в этой сфере человеческой жизни одержал множество побед, и жизнь духовников не является исключением. Вот в этом и состоит беда нашего времени. Широко распространившийся гомосексуализм, считающийся неизлечимым, служит тому примером. Люди, стремясь излечить эту болезнь, понимают, что никакие усилия, например, попытки создать брак или завязать близкие отношения с представителем противоположного пола, не помогают в таком бедственном положении. Необходима помощь, которая может способствовать исцелению первопричины — застарелых травм больного. Кто-то высказался по этому поводу так: «Прощение равносильно исцелению, проникающему в самые глубины человеческого существа». Одним словом, беда современности состоит не в одной только сексуальной распущенности, хоть и в этом тоже, все дело в духовном развитии человека. Проблема касается личности в целом. Половой акт без духовного единения двух людей — это бездушное использование одним человеком другого, но при поверхностном анализе рассмотренная выше проблема прямо-таки призывает к активным действиям!

Пациенты не часто сами начинают говорить о смерти, хотя она является одним из основных условий обретения своей идентичности. В этой области духовник может проявить активность, и иногда на помощь к нему приходит мир снов пациента, о которых тот рассказывает сам и которые самым прямым образом связаны с этой темой. Архетип смерти присутствует в тех снах, в которых пациент ищет свое истинное «Я», но если реальность смерти самому духовнику чужда, он, естественно, не сумеет помочь пациенту и останется глух к вести сна.

Духовнику, который взялся помочь пациенту обрести самого себя, следует избегать излишней пассивности. Ему необходимо быть активным в наставлении, ограждая тем самым своего подопечного от ложного пути бегства от проблем, отбрасывая неверные способы защиты и исправляя разного рода заблуждения. Также он должен активно поддерживать стремление пациента завязывать новые, истинные взаимоотношения и его желание подчинить свою жизнь оздоровляющей дисциплине, принять руководство и обличение. Духовник должен проявлять активность, чтобы он мог работать в сфере душепопечительства и помочь ближнему принять помощь, направленную на обретение и поддержку его тождественности.

От духовника требуется также умение быть просто слушателем или «безмолвным собеседником», способным поддержать ближнего уже одним своим присутствием в случае, если тот настолько подавлен, что не выносит общества людей, кроме одного «покорного слуги». Именно это подчеркивает всемирно известный терапевт Бенедетти в книге Клиническая психотерапия. Но кроме того, духовник должен тонко чувствовать состояние пациента, так чтобы в нужный момент, когда это необходимо, взять руководство в свои руки. Слово «искусство» в данной связи подразумевает, что духовник только тогда работает искусно, если в нужное время остается пассивным, а когда это требуется, умеет проявить характер и смелость терапевта и задать процессу душепопечительства правильное направление. «Не потому, чтобы мы сами способны были помыслить что от себя, как-бы от себя, но способность наша от Бога» (2 Кор. 3:5).

Постижение новых установок

Человек рождается эгоцентристом. Он думает о себе и постигает мир и его явления, пропуская их через свой собственный мир. Я часто размышлял над этим вопросом и удивляюсь, насколько зависим человек от ограниченного мира собственного опыта, который сопротивляется расширению своих границ. Но если мы хотим заниматься душепопечительством, мы должны, как об этом сказано выше, раз и навсегда освободиться от того, что препятствует нам вживаться в чувства ближнего, его переживания, его мысли.

Мартин Бубер считал человека единственным созданием, которое способно отдаляться от своего «Я»[18]. Это очень важный момент. Духовник должен научиться отдаляться от себя, так чтобы его собственные чувства, его опыт, его взгляды и предрассудки как можно меньше влияли на его отношение к пациенту.

Этого не достичь простым волевым решением. Только путем практики, накопления опыта и умений, что нередко сопряжено с самоуничижением, можно научиться держать расстояние, работая с пациентом. Этот путь труден и тернист, и лишь у того, кто имеет в своем сердце искру Христова человеколюбия, достанет решимости пройти его. Этот путь не имеет конца во времени, потому что он предполагает непрестанное обновление, готовность духовника служить в меняющихся обстоятельствах. Но если духовник сможет идти по выбранному однажды пути, его ожидают многочисленные радостные обретения. Их мы коснемся в этой главе. Ничто не препятствует читателю сделать новые открытия, еще более значительные, чем те, на которых я остановлюсь, и я был бы рад узнать о них.

Давайте обратимся к вопросу о новых установках. Мы назовем их новыми измерениями, потому что за ними стоят целые области жизни и, одновременно, новые каналы, через которые мы можем найти путь к своему ближнему.

От морализма к принятию ближнего таким, каков он есть

В известном учебнике Фьельбю[19] по душепопечительству подчеркивается, что духовник не должен показывать чувств, которые вызывает в нем рассказ пациента, о чем бы ни шла речь. Фьельбю затрагивает те же вопросы (возможно, немного более детально), которых ниже коснемся и мы.

Морализм означает, что мы заняли по отношению к другому человеку позицию осуждения. Духовник, если он считает, что в разговоре с пациентом должен высказывать свое мнение по поводу возникающих в ходе беседы вопросов или же быть неким судьей, понимает свою задачу совершенно неправильно. Так действовали фарисеи во времена Иисуса, но мы знаем, что Иисус решительно выступал против такой позиции. Почему? Потому что они обременяли человека практически невыполнимыми требованиями и при этом ничуть не стремились помочь их выполнить.

Людям не по силам нести бремя вины. Задача духовника — дать силы и решимость обессиленному, научить его слышать весть, которую несет в себе подавленное состояние, помочь ему использовать трудности и проблемы так, чтобы они обернулись созиданием его личности.

Для человека нести вину обременительно большей частью потому, что всем нам свойственно презирать всякую виновность. Это вторая сторона фарисейства. В нашем отношении к преступникам, а также к больным людям, зачастую присутствует оттенок страха и пренебрежения. Мы пытаемся освободиться от всего неполноценного, будь то болезнь или виновность. Обычно человек не осознает, насколько глубоко он презирает себя самого. Карен Хорни упоминает о ненависти, обращенной на самого себя. Такие чувства часто легко проецируются людьми на больных, увечных или преступников.

Если духовник сам не испытал очищающего процесса самопознания, он легко может совершить подобную роковую ошибку, и тогда его пациент становится его жертвой. В этом случае духовник не может никому помочь. Только если он дал место Евангелию в своей жизни, если оно смогло освободить его, исцелить болезнь его души, избавить от вины и осветить его душу до самых глубин, духовник действительно способен оказать помощь и другому человеку.

Моралист ищет виновных, духовник же, напротив, помогает ближнему нести его бремя, помогает находить решения, которые освободили бы пациента от оков. Духовник тогда уподобляется излучающему тепло и человечность терапевту: он вместе со своим ближним несет его беду[20].

Осуждающее морализаторство по отношению к пациенту мобилизует всю систему защиты последнего, в результате чего он, возможно, станет раскаиваться, что попытался изменить свою жизнь, обратившись за помощью к духовнику. Возможно, в нем проснется желание отомстить за пережитую несправедливость духовнику, который пообещал помочь, но взялся за это грубо и неумело. Очень часто процесс душепопечительства прерывается только лишь потому, что духовник впадает в излишний морализм. Пациент не может вынести этого, потому что морализм только усугубляет его вину.

В англоязычной литературе встречается слово accept, в работах на шведском языке — accepterа (принять). Иногда это слово понималось так: принимая своего пациента, духовник заодно одобряет и все его поступки, что неверно. Отказ от морализма не означает отказ от морали. Принятие означает, что духовник не ждет от пациента, который еще не созрел для морального решения вопросов, поведения, которое было бы высоконравственным. Главная задача духовника — создать предпосылки, при помощи которых пациент может почувствовать себя свободным для моральной деятельности. Отказ от морализма, таким образом, означает не отбрасывание строгих требований морали, но подчинение законам формирования моральных устоев в духе смиренной любви к ближнему. Тот же, кто не желает или не умеет учиться такой любви, упорно цепляясь за морализм, не подозревает, что его свидетельство о Господе неверно.

Принятие ближнего таким, каков он есть, — это глубокий, динамичный процесс. Он требует от духовника истинного человеколюбия, которое часто бывает обращено на неполноценного, больного человека. Это предполагает способность войти в положение пациента, вжиться в его невротическую беспомощность и неполноценность, сохранив при этом любовь и уважение к пациенту. Конечно, мы можем считать, что принимаем ближнего таким, как он есть, но убедиться, что мы на свой счет не заблуждаемся, сможем, только когда он начнет рассказывать нам о своих поступках, описывать искушения и соблазны, которые привели его к нынешнему состоянию, или свои половые извращения. Сможем ли мы теперь продолжать уважать его, принимать его таким, каким он оказался на самом деле, проделать вместе с ним путь в тайные глубины его души и воздержаться от осуждения?

Если духовник не может создать теплых, доверительных, способствующих исцелению отношений с пациентом, его возможности помочь последнему очень малы.

Если он не в силах удержаться от морализаторства, он не сможет услышать, о чем говорит доверяющийся ему человек. Вопрос о лечении, затрагивающем глубины человеческого сознания, в этом случае уже не ставится, так как пациент вправе рассчитывать на адекватное восприятие его взглядов, особенно на начальном этапе душепопечительства. На последующих этапах лечения можно подвести пациента к пониманию того, что обучение и дисциплина необходимы.

Это применимо при любом курсе лечения, также и в терапии пациентов, находящихся в состоянии психоза. Если терапевт не способен вести общение с пациентом на его же условиях, завязывать отношения на том уровне, который возможен для пациента в тот или иной момент, он не сможет ему помочь. Иногда символический язык галлюцинаций является для пациента единственным возможным средством общения. Долгое время считалось, что галлюцинации — плод больного воображения, лишенного смысла. Прошло немало времени, прежде чем обнаружили, что для пациента галлюцинации — попытка установить контакт с миром, с которым он не может найти связи другим способом.

От слов к коммуникации

Однажды во время рабочей поездки я оказался в совершенно незнакомом мне городе. Я не знал, как пройти на нужную мне улицу и решил спросить об этом прохожего. «Это очень просто, — ответили мне. — Сначала идите по улице Исокату, от универмага такой-то фирмы повернете налево, и необходимая вам улица будет третьей по счету направо».

Да, это было действительно очень просто для того, кто знает, где находится улица Исокату и что универмаг такой-то фирмы имеет совершенно другое название и принадлежит к совершенно другой сети торговых предприятий. К тому же название универмага было указано на маленькой, незаметной вывеске у дальнего входа. Неужели гость этого не знает?! Ведь местным жителям это хорошо известно. И когда я попытался объяснить моему гиду, что не смогу найти эту улицу по его объяснениям, он удивленно вскрикнул: «Но ведь это рядом с аптекой!» Я больше не пытался объяснить ему, что не имею ни малейшего представления о том, где находится аптека, о которой он говорит, и вынужден был искать это место иначе.

Мне кажется, что этот случай во многом напоминает ситуацию, в которую иногда попадаем мы, христиане, пытаясь наставить ближнего на путь истинный.

«Понимаешь, человек не может стать праведным своими силами. На свадебный пир Агнца попадет только тот, кто выдержал путешествие через Синайскую пустыню, со смирением выслушал гром на горе Синай. Потому что на гору Фавор подниматься не так просто, нужно сначала сражаться и с иевусеями, и с аморреями».

Если путь спасения описывать так, то собеседник окажется в том же положении, что и я, когда я разыскивал улицу в незнакомом мне городе.

Конечно, можно на это ответить, что вышеприведенный пример утрирует ситуацию. Возможно, так оно и есть, но мне кажется, что иногда советы духовника так именно и звучат для непосвященного, и это уже не преувеличение.

Нам необходимо учиться общению на языке пациента и на условиях его системы отсчета (frame of reference). Система отсчета подразумевает совокупность всего того, что человек испытал в своей жизни до этого момента. Когда, например, речь идет о «женщине, излучающей материнское тепло», большинство людей думает о своей матери или о какой-то другой женщине, чьи материнские качества остались в их памяти.

Таким образом, рассуждая с кем-то о жизненно важных вещах, нужно использовать такие слова и понятия, которые соотнесены с собственным опытом слушателей. Иисус был мастером этого искусства. В Своих притчах Он использовал образные примеры из жизни Своих слушателей, их системы отсчета. Никто бы не понял Его речей и не посчитал бы их важными, если бы Он попытался использовать понятия, к которым Он привык до Своего прихода на землю. Люди сочли бы весть Иисуса странным мифом и сказкой, пришедшей из незнакомого им мира.

Нам необходимо оставаться в пределах эмпирического мира пациента, его ценностей, того, что имеет для него первостепенную важность. Нужно суметь вжиться в его образ мысли и говорить на его языке. Естественно, недостаточно только говорить на родном языке пациента, нужно суметь понять чувства, которые кроются за его словами, суметь увидеть «опасные» выражения, которые не помогают процессу лечения и никуда не ведут, потому что содержат неприятные для пациента ассоциации и потому являются для него дополнительным бременем.

Однажды, пытаясь описать любовь Бога к человеку, я сравнил ее с материнской любовью. Реакция пациента была неожиданной: «Если Бог таков, я не хочу иметь с Ним дела!» Оказалось, что мать его была неуравновешенным невротиком.

Человек может выразить себя и без слов. Наши жесты, позы и даже то, как мы вошли в комнату, многое могут рассказать о нас и нашем отношении к ближнему. Духовнику необходимо сознательно и организованно учиться использовать все эти вспомогательные средства для развития живого общения между ним и пациентом. Также необходимо помнить, что пациент все воспринимает применительно к себе и чувствует себя объектом оценок.

Когда в день первой Пятидесятницы Дух Святой был излит на учеников Иисуса, произошло чудо: каждый стал разговаривать на родном языке тех, кто его слушал. Думаю, что это событие заключало в себе нечто большее, чем просто обретение филологических познаний в области языка. Думаю, что они обрели и способность чутко ощущать в словах людей, говорящих на разных языках, свойственную для каждого человека в отдельности систему отсчета.

Смысл этой главы в Деяниях апостолов открылся мне, когда я, будучи студентом, проводил духовное собрание в одной из больниц в городе Хельсинки и на финском, и на шведском языках. Когда собрание закончилось, медсестра попросила меня уделить несколько минут одной женщине. «Эта женщина говорит только по-немецки, — сказала она мне. — Не могли бы вы сказать ей несколько слов на ее родном языке?» Я согласился, и не успел я произнести и пары слов, как женщина вдруг заплакала. Я был молод и неопытен и испугался, что совершил оплошность, но медсестра попросила меня продолжать. «Она просто очень рада слышать Слово Божие на своем родном языке», — объяснила мне она.

Если даже Дух Святой становится на один уровень с нами и говорит с каждым, учитывая его особенные нужды, то почему же и нам не делать того же? Если Дух Святой осторожно ведет нас вперед, учитывая наш уровень зрелости и наши природные наклонности, если Он нисходит до одного уровня с человеком и раскрывается в диалоге с ним, то как мы можем воображать, что смогли бы действительно помочь ближнему, держась от него на большом расстоянии и используя незнакомые для него понятия? Истинное душепопечительство не есть попытка заставить пациента принять наши собственные взгляды или нравственные нормы нашего духовного коллектива, не оставляя ему возможности свободно выбрать свою позицию по отношению к ним. Только лишь настоящий диалог, при котором одинаково важны обе стороны, создает предпосылки для подлинной искренности.

Переход от рационализма к эмпатическому диалогу

Большим шагом вперед служит освобождение от морализирования и эгоцентризма. Тогда, установив контакт, делающий возможным настоящий диалог, духовник будет способен пройти вместе с пациентом путь. Но если требовать от работы результатов, как это предполагает истинное смирение, то необходимо усвоить еще некоторые новые установки.

Для начала давайте задержимся минуту на том, что мы сказали о смирении. Очень часто я слышал от многих, будто бы мы не можем просить Бога показать нам результаты нашего труда, который совершается во благо Царствия Божия. Ведь это Бог Сам дает рост. Это звучит смиренно, но на самом деле все вовсе не так. Такая позиция показывает, что мы препятствуем оценке результатов нашего труда, прячась за благочестивые речи. Настоящее смирение предполагает принятие критики касательно собственной работы. Человек, который никогда не задумывается над воздействием своей проповеди, иногда может сильно ошибаться насчет своих способностей. Если мы готовы выслушать, что же думают другие о нашей деятельности, нам придется пережить и некоторые унизительные моменты, но вместе с тем нам предлагается истинная возможность усвоить лучшие методы работы.

В значительной степени это касается душепопечительства, направленного на излечение пациента. Мы не можем заниматься терапией, надеясь только лишь на то, что, может быть, когда-нибудь в далеком будущем наши слова благоприятно скажутся на жизни нашего пациента. Нам необходимо смириться с тем, что наша деятельность будет строго оценена. Мы не имеем права оставить пациента на полпути, прежде чем не удостоверимся в том, что он уже в достаточной мере созрел и изменился и способен сам заботиться о себе. Но и это еще не все. Необходимо следить за тем, что пациент действительно осознал, как он может учиться на своих ошибках и собственном опыте. Нам нельзя удовлетворяться меньшим!

Что такое эмпатия?

Для того чтобы успешно заниматься душепопечительством, необходимо научиться эмпатии, т.е. научиться сопереживать эмоциональным реакциям пациента. Это означает, что мы следуем за чувствами пациента в ходе диалога, который происходит не на словесном, а на более глубоком уровне, потому что центральную роль в душепопечительстве играют чувства. Душепопечительством нельзя заниматься, уподобляясь школьному учителю, преподающему тот или иной предмет. (Конечно, было бы хорошо, если бы обучение в школе проводилось в духе душепопечительства, тогда результаты улучшились бы, и школа не создавала бы в такой мере, как сейчас, предпосылки для невротической исполнительности.)

К современному душепопечительству относится также и обучение, но даже действенное обучение в форме диалога не является исчерпывающим. Например, говоря: «Запомни это и никогда не забывай!» — духовник только проявляет свою веру в рационализм. Действуя так, мы не сумеем помочь человеку, оказавшемуся в душевной беде, потому что не сможем удерживать чувства пациента под контролем насильно. Вспомним слова Шекспира: «A man convinced against his will is of the same opinion still» (Тот, кого убеждают против его воли, все же останется при своем мнении).

Если мы будем стараться убеждать пациента вопреки его собственным взглядам, он все равно останется при своем мнении. Заучивание наизусть не поможет пациенту, ведь ему нужно созреть для совершенно нового способа восприятия. Мы должны помогать ему самостоятельно постигать те или иные истины, способные дать ему свободу от прежних оков, потому что запомнить он сможет только такой урок, который уже стал частью его собственного «Я».

Духовник должен суметь пробудить в пациенте такие эмоциональные переживания, которые полностью изменили бы его подход к проблемам, недавно еще казавшимся неразрешимыми. В английском языке для обозначения описанного выше процесса используется словосочетание «the correcting emotional experience», означающее эмоциональную реакцию, которая корректирует прежние переживания. Было бы желательно, чтобы душепопечительство укоренилось бы на этих воззрениях и возрастало бы на этой почве.

Духовник должен пройти основательное обучение, чтобы научиться понимать пациента и оказывать ему действенную помощь в поиске новых способов восприятия и реагирования. Ни один духовник не будет обладать всеми необходимыми знаниями, но процесс обучения длится всю жизнь. Это может показаться трудным, но идти по этому пути чудесно и прекрасно. Многие духовники, которых я знаю, сохранили отзывчивость именно потому, что выбрали для себя этот путь, который является предпосылкой всякого обновления.

Роджерс и искусство эмпатии

Изложенный выше метод Роджерса является одним из способов постижения сложного искусства сопереживания. Но если бы Роджерс и его последователи осознали, что описали они только одну установку душепопечительства, и не считали бы достигнутое конечным результатом, все было бы в порядке. Эта установка необходима особенно в наше время, отмеченное печатью отчужденности. Чтобы найти свое «Я», человеку необходимо сначала «найти свои чувства». Для того чтобы выявить в существующей действительности что-либо конкретное с помощью научных методов, нам следует снова принять во внимание те «инструменты», которые всегда стоят за великими изобретениями и открытиями: интуицию и чувство.

Итак, эмпатия означает сопереживание реакциям пациента, затрагивающее иногда такие глубины его души, о которых он сам и не подозревает. Возможно, если пациент в некоторых случаях смог бы заглянуть в собственную душу, он был бы потрясен увиденным. Ему необходима многократная помощь для созревания и роста, прежде чем он найдет в себе смелость встретиться с тенями из глубины своего «Я».

Представим ситуацию, в которой взрослый мужчина полностью зависит от своей матери и испытывает постоянное чувство вины за любой, даже самый незначительный свой проступок, направленный против матери. Он и не подозревает о том, что в его душе бушует ненависть и даже желание убить ее. Разве смог бы он без предварительной подготовки и помощи оказаться один на один с этими потаенными движениями своей души? Естественно, своими силами он не способен освободиться из заколдованного круга зависимости от матери. (Здесь исключения лишь подтверждают общее правило — так они редки.)

Зависимость от матери означает, что во всех бедах сын привык обращаться за помощью к матери. Одновременно он чувствует потребность освободиться, но при таком положении дел свобода воспринимается как угроза. Как он может справиться с ней без помощи матери? Сын впадает в угнетенное состояние и снова ищет облегчения у матери. Соответственно, все более натягиваются вожжи, усугубляется его угнетенное состояние, и потребность свободы становится все более ощутимой. Выхода из этого замкнутого круга нет, ситуация может лишь усложняться.

Когда человек чувствует свою беспомощность, в нем просыпается ненависть. Ненависть пробуждает чувство виновности, которое, в свою очередь, усиливает чувство беспомощности. Поэтому сын нуждается в матери больше, чем до этого, а мать все теснее привязывает его к себе и препятствует его освобождению, так что ненависть в душе сына все возрастает, он впадает в еще более угнетенное состояние и снова ищет защиты. Как я уже говорил, это заколдованный круг.

Обычно чувство вины главенствует и управляет ситуацией, и духовник должен разглядеть скрытую за ним действительность. Что же должен предпринять духовник, обнаружив, что его пациент мечется в заколдованном круге? Смена места жительства далеко не всегда является выходом.

Сопереживание освобождает

Естественно, будет недостаточно сказать пациенту, что он уже взрослый человек и имеет право уехать из дому. Ведь он же знает это, по крайней мере, хоть отчасти осознает, что это так. Ему необходима помощь, чтобы он смог реализовать свою свободу, и именно здесь решающую роль играет сопереживание, но только с тем условием, что духовник сам достаточно зрел и свободен.

Пациент может «сознавать и признавать» свою виновность, глубоко раскаиваться, но на самом деле не знать, почему он это делает. Он, конечно, может утешать себя, подобно Лютеру, признавая свою виновность и в тех грехах, назвать которые он не может. Тогда после исповеди последует отпущение грехов, и пациент почувствует облегчение на несколько часов или даже дней, а потом снова окажется в заколдованном круге. Тогда последний станет хуже, чем первый. Ведь теперь уже пациент «погиб», так как он уже не может принимать прощение грехов. Пройденный путь оказался неверным.

Но если духовник хорошо подготовлен и понимает ситуацию, он начинает трудный (и, к сожалению, часто и длинный) путь в джунгли чувств пациента, потому что все этапы заколдованного круга должны быть выведены на свет. Но необходимо при этом соблюдать скорость, заданную жизненным ритмом самого пациента. Если духовник по-настоящему принял пациента, последний может получить помощь по части принятия им своих собственных чувств.

Из этого мы можем заключить, что отпущение грехов не заключает в себе никакой таинственной силы, которая была бы способна в мгновение ока освободить пациента от его проблем. Настоящее прощение означает динамичную атмосферу исцеления, доходящего до самых потаенных уголков души и делающего возможным процесс выздоровления, обретения самого себя и самореализации. Прощение освобождает для новых альтернатив в деятельности.

Духовнику представилась возможность побеседовать и с матерью этого сына. В ходе беседы мать признала что привязанность сына мешает и ей. Она много раз пыталась вразумить сына и уговорить его жить своей жизнью. Но чаще всего такие советы не дают результата, потому что при этом не принимаются во внимание многие существенные факты, оказывающие динамическое воздействие. Увещевание сына матерью — это пример рационализма, который мы признали неподходящим для душепопечительства. Мать не может понять действительного состояния сына и, по всей видимости, не выдержала бы той ненависти к ней, которая кипела в его душе. Возможно, даже и духовник не нашел бы в себе сил глубоко вникнуть в эту ситуацию, но впал бы в страх и подавленное состояние. Поэтому при обучении будущих духовников необходимо постоянно уделять время анализу их собственных проблем, претерпевающих динамичные изменения.

Эмпатия — источник знания

В один из периодов моей жизни я участвовал в предварительном расследовании ряда преступлений в Швеции. В одном из случаев женщина обвинила одного мужчину в жестоком обращении с ее дочерью. Свидетели утверждали, что не видели ничего подобного и были задержаны за возможную дачу ложных показаний. Впервые я встретился с ними в тюрьме. В ходе расследования я решил встретиться с истицей. На мой приход она отреагировала сильным приливом гнева и была крайне недовольна тем, что в это дело вмешивается священник. Я спокойно объяснил ей, что пришел как следователь, а не как пастор или духовник. Ее реакция навела меня на мысль о том, что ей было что скрывать.

Мы долго беседовали, и на мгновение женщина забыла, с кем она имеет дело. Забывшись, она призналась, что все еще любит мужчину, которого хотела бы видеть на скамье подсудимых! Кто хоть немного знаком с особенностями женской души, сразу поймет, о чем здесь шла речь: о любви и мести. Женщина хотела отомстить, и ради собственной мести была готова обречь на тюремное заключение двоих невиновных. Когда я рассказал суду об этих фактах, обоих свидетелей освободили.

Духовник, хорошо понимающий смысл и значение эмпатии, знает, что человек далеко не всегда изъясняется одними только словами. В таких случаях необходимо уметь расшифровывать выражение лица, движения, тон, позы и т.п. Необходимо учитывать все, в чем внешне может проявиться душевное состояние человека, когда беседа ведется на глубоко эмоциональном, а не на рациональном уровне. Это богатый источник знания, из которого может черпать тот, кто стремится установить исцеляющий контакт с пациентом. Естественно, пациент выражает больше, чем он сам осознает, но зрелый духовник никогда не станет злоупотреблять своими знаниями, ибо в дальнейшем это могло бы существенно мешать пациенту завязывать отношения. В доверительной и теплой беседе духовник может осторожно подвести пациента к глубокому познанию самого себя так, что его душевные раны заживут и он сможет пережить прощение как на физическом, так и на душевном и духовном уровнях.

От слов к инкарнации

Очень важно научиться правильно понимать и истолковывать чувства собеседника. Ведь пациент, обращаясь к духовнику, больше, чем когда-либо раньше, является субъектом. Но это отнюдь не означает, что мы исчерпали все свои средства для разрешения проблем пациента.

Слово стало плотью

В этом временном мире, где мы зависимы от времени и материи, нам необходимо подчиняться окружающей нас ограниченной действительности. Невозможно помочь субъекту Б, одновременно слушая субъекта А, и поэтому мы очень часто испытываем чувство вины. Библейская весть инкарнации гласит, что нам нужно помочь субъекту Б, а не А, тогда, когда настает время для Б. Термин инкарнация означает, что Бог присутствует именно в этом ограниченном положении, а не несмотря на это. Бог ограничил Себя однажды, проявив Себя в Младенце в яслях, и это означало, что всему человечеству пришлось подождать после рождения Иисуса еще тридцать лет до того, как Он начал Свою деятельность. Итак, мы ограничены временем и пространством. Ограничениям мы подчинены и по отношению к нашему пациенту.

Инкарнация распространяется также и на другие сферы. Она касается, например, нашей физической, телесной действительности. Именно потому, что Бог присутствует здесь, мы можем уделять время ближнему, помогая ему до тех пор, пока он не научится реагировать по-новому и не усвоит новую жизненную позицию, пока он не овладеет всем тем, что входит в понятие человеческой зрелости.

Меня однажды спросили, где человек может найти Бога. Я сразу ответил: «Если Бог существует, то Он находится в твоих рефлексах». Ограниченность, заключенная в этих словах, совершенно неслыханна, но каким-то образом этот ответ до сих пор вполне удовлетворителен.

Известный художник профессор Леннарт Сегерстроле из города Порво в годы войны написал своему брату по вере на фронт короткое приветствие. Письмо, которое я получил, было только лишь коротенькой записочкой, но содержание ее было огромно: «Брат мой Эрик, задумывался ли ты когда-нибудь над тем — или испытывал ли ты, — какое великое благословение — наблюдать за духовным развитием человека до самого принятия им решения? Если не оставляешь его на полдороге, то можешь и сам испытать большое благословение».

Это была короткая весточка, и, возможно, 40 лет назад я не понял всего ее значения, но именно поэтому все эти годы я и вспоминал эти слова. Духовнику бесполезно говорить своему пациенту о мире Божием, если он сам не готов искать его вместе с ним, оставаясь рядом, пока тот его не найдет.

Леннарт Сегерстроле в своем письме попытался сказать мне то, что я сейчас называю термином инкарнация.

Биографический метод

Каким образом мы можем систематически применять инкарнацию в душепопечительстве? Большинство людей не хочет рассказывать о конкретных деталях. Некоторые люди выражают свои мысли, используя очень неконкретные символы, которые иногда соотнесены только с их собственным воображением. Я считаю метод, названный мной биографическим, лучшим вспомогательным средством. Он заключается в том, что духовник слушает историю жизни пациента и наблюдает таким образом за его развитием, одновременно пытаясь понять, почему произошли те или иные вещи, — например, как развились некоторые его комплексы в сфере чувств. Такой внимательный подход к жизни пациента и есть те конкретные условия, которые могут предложить надежные данные для решения проблем пациента и, с другой стороны, предотвращают многозначность толкований и неправильные выводы. Однако если духовник не решается выслушать своего пациента вплоть до конкретных деталей, тот может так никогда и не конкретизировать свой рассказ.

Правда у смертного одра

Многие врачи, медперсонал, а также близкие умирающего часто обращают внимание на то, что сам умирающий почти никогда не заводит конкретного разговора о смерти. На основе этого делают вывод, что умирающий не хочет говорить о смерти, но вполне возможно, что этот вывод неверен. Действительная причина может крыться в том, что окружающие умирающего сами не способны говорить о смерти. Умирающий ощущает это и хочет уберечь близких, которые, в свою очередь, желают уберечь его.

Доктор Ээг-Улофссон рассказал о случае, произошедшем в больнице Эрста в городе Стокгольме.

Некий врач в течение долгого времени занимался лечением больного раком, но ни разу не пытался завести с ним речь о том, что болезнь сама по себе неизлечима и ведет к смерти. Однажды больной спросил его:

Доктор, когда же вы будете честны со мной?

Что? — удивился врач. — Что вы имеете в виду?

А то, что я скоро умру.

Врач изумился и спросил:

Кто вам мог это сказать?

— Никто, но мои родные в течение последних месяцев были так добры со мной, что я это знаю наверняка.

Инкарнация подразумевает конкретность и честность во всем. Но как часто этого не хватает у смертного одра. Больной, знающий о приближающейся смерти, запрещает врачу произносить это слово вслух. Точно так же и близкие, знающие о скорой кончине больного, не позволяют врачу говорить о смерти. Эта нечестная игра может продолжаться недели, месяцы, что означает потерю драгоценного времени. Вместо этого врачи, медперсонал и близкие умирающего могли бы внутренне подготовиться к его кончине, а сам больной — привести в порядок свои дела.

Конкретная правда может оздоровить тело

Хочется привести и другой пример. Один из моих пациентов, кроме духовных проблем, страдал и серьезным глазным заболеванием, которое не поддавалось лечению, к каким бы специалистам он не обращался. Сильные боли иногда мешали ему видеть четко. И поскольку причина так и не была найдена в ходе основательного медицинского обследования, возникло подозрение, что боли вызваны какой-то душевной травмой.

Я решил прибегнуть к биографическому методу. На протяжении курса лечения постепенно выяснилось, что пациент страдает рядом душевных комплексов, связанных с воспоминанием детства, и чем ближе мы подходили к этой теме, тем напряженней становилась атмосфера. Мало кто способен проделать такое путешествие один, но при поддержке надежного помощника становится возможным снова пережить то, что скрыто глубоко внутри.

В конце концов мы не стали более зависимы от способности сопереживать или выражать эмпатию, но зато смогли ощутить, как слово постепенно обретало плоть, по мере того как в памяти пациента всплывали подробности события, глубоко запрятанного в душе.

Оказалось, что в детстве у пациента было любимое животное. Однажды отец пришел домой пьяный, и мальчик ругал его за это. Тогда точно дьявол вселился в отца, и он приказал сыну подставить своего любимца под пулю, а не то грозился убить его. Видимо, движущим мотивом этой садистской мести было то, что животное значило для мальчика больше, чем отец.

С подкашивающимися ногами и с сердцем, разрывавшимся от несказанной боли, мальчик принес своего любимца, и отец выстрелил в него. Животное кричало и корчилось от боли. В него попало всего несколько дробинок, однако для смертельного исхода этого было достаточно.

Тогда мальчик, не в силах сдерживаться, набросился на отца. Отец жестоко избил его и приказал прекратить мучения животного. Кровь струей лилась на дорогу.

Мой пациент побледнел, рассказывая об этом. Он снова испытал весь ужас и боль маленького мальчика, но теперь духовник мог ему помочь; он вывел его на свободу по дороге, окаймленной ужасающими, затаенными в уголках души деталями, и в итоге там не осталось ни одного угрожающего призрака прошлого. Теперь он был готов к встрече с воспоминанием, анализировать которое раньше был не в состоянии. Спустя некоторое время после этого катарсиса (очищение через душевное переживание страдания) мой пациент заметил, что глазная болезнь у него прошла. Воскресив и пережив снова свою ненависть к отцу, он сумел простить его.

«Но Он взял на Себя наши немощи... наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились» (Ис. 53:4,5). В страстную пятницу человечество получило новую возможность: подвергшийся жестокому обращению страждущий человек может получить исцеляющий бальзам как на свои душевные раны, так и на свои физические недуги...

Глубина божественного прощения

Слово стало плотью. В этом случае оно не было лишь красивым образом, ярче сияющим на фоне человеческих страданий. Нет, слово действительно стало исцеляющим переживанием. Только таким образом Слово может действительно стать плотью.

Приведу еще один пример, который я услышал на конференции, организованной в Бирмингеме, в Англии, осенью 1973 г., у бывшего ректора кембриджского Тринити-Колледжа пастора Гарри Уильямса. Темой конференции было «Целительное служение церкви».

«Лет двадцать назад у меня был друг, которому было чуть больше 30 лет, но к тому времени он уже пережил четыре операции по удалению раковой опухоли. Он был холост, и его мать занимала главенствующее место в его жизни. Сын был всегда послушным и неукоснительно ей подчинялся. После четвертой операции он стал понимать, какое роковое влияние имеет мать на его жизнь. Постепенно внутри сына росла неодолимая ненависть к матери, ведь она же, по сути дела, убивала его. Ненависть причиняла ему огромную боль и страдание, отчего мой друг полностью порвал с матерью, несмотря на уговоры его благочестивых друзей поступать по-христиански.

Мысли о зле, причиненном ему тиранической властью матери, так выводили моего друга из себя, что он не знал ни минуты покоя. Мучения продолжались пять лет. На шестом году он влюбился в одну девушку и женился на ней.

Это случилось 14 лет тому назад. Мрачный прогноз врача не подтвердился, и рак более не давал о себе знать. Друзья этого человека постоянно молят Бога о его исцелении».

Уильяме прокомментировал этот случай следующим образом: «Это хороший пример того, как человеку можно помочь испытать воскресение через крест. До операции этот мужчина подавлял в себе злобу, поскольку не мог терпеть спровоцированную матерью душевную муку. Процесс выздоровления начался лишь тогда, когда он стал осознавать свою сильную ненависть к матери и ее разрушительной власти над ним. Он воспринимал это как личную обиду, и сильная ярость, которую он пережил, означала для него опыт Иисуса в Гефсиманском саду. Это была та часть греха всего мира, которую он должен был нести. Он заглянул прямо в глаза тому злу, от которого страдал, и не пытался загнать его в подсознание. Итогом стало выздоровление...

И, наверное, не стоит добавлять, что этот человек теперь помогает ближним и утешает тех из них, кто попадает в подобные ситуации». (Из отчета конференции в Бирмингеме.)

Слово стало плотью. Настоящий духовник не только несет ту весть, которая содержится в Библии. Он борется и страдает, пока то, о чем говорится в Библии, не исполняется прямо сейчас: Слово станет плотью.

От терапии к душепопечительству

Насколько много должен знать пациент? Это животрепещущий вопрос. Но ответ на него очень прост: пациент должен знать все. Однако не всегда следует придерживаться этого правила. Бывают ситуации, когда нельзя говорить всю правду, потому что в определенных случаях она не освобождает, а убивает. Многие «глашатаи правды» причиняют людям боль именно потому, что говорят правду без любви. Конечно, нужно говорить правду, но с любовью и тогда, когда человек готов ее выслушать.

Что же должен знать пациент? Чем глубже мы изучаем этот вопрос, тем сложнее он становится. Как мне узнать, о чем я могу говорить своему ближнему, не причиняя ему вреда? Как мне узнать, что значит отнестись к нему с любовью? Как я могу оценить его зрелость?

Всесторонне обдумав эти вопросы, мы приходим к выводу, что только зрелый человек способен принять правду. Если мы хотим знать все, нам необходимо время, чтобы подготовиться к принятию всей правды. Иисус это знал: «Еще многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить» (Ин. 16:12).

В свете этих слов становится понятным, что для нас очень важно посвятить себя самореализации зрелости (см. первую главу). Созревание никогда не начинается слишком рано. Я, конечно же, не рекомендую не позволять детям быть детьми и пытаться сделать из них взрослых прежде, чем они успели побывать детьми.

Зрелость в каждом периоде жизни проявляется по-своему. Зрелость ребенка проявляется в способности играть, веселиться и быть беззаботным. Но если мужчина, достигая брачного возраста, все еще остается ребенком, то, безусловно, он запаздывает в своем развитии. А сможет ли человек, находящийся при смерти, выдержать неумолимую правду о том, что его время истекает, если душой он останется подростком?

Поэтому одна из основных задач душепопечительства — помочь человеку достичь зрелости, чтобы он при приближении конца смог смириться с тем, что его время истекает. Но если близкие, приходя проведать такого больного, будут искать только такие темы для разговоров, чтобы им легче было избежать трудной ситуации, это будет унизительно.

Заголовком «От терапии к душепопечительству» я хочу подчеркнуть, что, хоть и невозможно отделить терапию от задачи духовника, включая тот случай, когда пациент находится на смертном одре, каждый жизненный путь с определенного момента поворачивает к последнему пределу. Забота о больных, будучи сведенной к одной только терапии, продолжает борьбу даже в том случае, когда поддерживать огонь жизни уже не имеет смысла. Так происходит, когда этика, положенная в основу лечения, имеет и односторонний, и слишком поверхностный характер. Истинная терапия принимает во внимание высшие ценности жизни и человеческое достоинство. Поэтому вегетативные функции человека не поддерживают до самого горького конца, не учитывая психологическую и духовную значимость человека. Наоборот. Истинная терапия ставит на первое место все, что касается человеческого достоинства и истинной духовности.

Поэтому даже церковь не имеет права требовать, чтобы врач любой ценой пытался продлить жизнь пациента, не беря во внимание качество этой жизни. Если качество жизни уже потеряно, а вегетативные функции тела поддерживаются всеми мыслимыми современными приборами и способами, это говорит о том, что на самом деле мы уже продали свою душу наглой гордыне нашего времени, провозглашающей: «Мы умеем делать все, что угодно». Нет, не умеем! Когда смерть вышла на сцену и конец неминуемо приближается, человеку пора покорно признать, что со временной точки зрения игра уже проиграна. Если мы будем продолжать эту судорожную схватку, механическими ухищрениями поддерживая в организме жизнь, мы не сможем выполнить свою истинную задачу, заключающуюся в подготовке ближнего к наиболее безболезненной и достойной человеческой ценности смерти, другими словами — провести так называемую ортпотаназию.

Близость смерти не является единственной ситуацией, когда нам приходится воздерживаться от терапии, направленной на внешнее выздоровление. (При желании достичь внутреннего исцеления никогда не возникает нужды отказываться от истинной терапии.) Мы знаем, что Иисус исцелял больных (хотя и не всех). Знаем также, что страданию отведено свое место в Божием плане и Его деятельности. Павлу пришлось носить «жало в плоти», хотя он сам был посредником в исцелении людей и мог освободить многих от подобных «жал». Сумел ли бы он стать орудием в руках Божиих, если бы сам не возобладал над своим страданием и не принял бы его? В этом смысле он понес свою часть мук Христа. Спасительный труд Иисуса будет завершен лишь в вечности на небесах.

Таким образом, в иных ситуациях мы призваны страдать так, чтобы стать орудиями в руках Бога и посредниками Его благодати. Иногда нам приходится познавать, что в принятии собственной слабости и заключена наша сила. Поэтому физическое исцеление бывает порой меньшей победой, чем перенесенная нами болезнь.

Обращусь еще раз к отчету конференции в Бирмингеме. Стэнли Аллен рассказывал об одной проповеди кюре из Арса[21]. В его церковь каждое воскресенье приходил один калека, который всякий раз просил священника помолиться о его исцелении. Святой отец неизменно повторял в своей проповеди, что поскольку врачи не смогли излечить этого человека, то ему следует взять на себя часть общего бремени и через христианское терпение приносить ежедневную жертву. Это помогало бы и соседям и друзьям калеки нести свои ноши и научаться любить волю Божию.

Святой отец имел право проповедовать так, как он проповедовал, потому что его слова были основаны на его собственном жизненном опыте. Но калека не прислушивался к словам проповедника. Он хотел исцелиться.

— Но что же, — сказал священник со слезами на глазах. — Будь добр, отбрось свою палку и выйди отсюда.

И калека сделал то, что ему приказали!

Мы не можем ожидать, что все больные исцелятся, но мы не должны и отказываться от своего призвания исцелять. Что же нам делать? Разве ответ не в том, что мы должны предлагать людям новую, все изменяющую жизнь в Иисусе Христе, с которой иногда связано и физическое исцеление. Иногда болезнь ведет нас к более глубокому общению со Христом так, что мы получаем благодать страдать вместе с Ним, чтобы служение примирения оставалось неповрежденным.

Достойное отношение к страданию

Как я понимаю, Виктор Франкл хочет обратить внимание именно на это, когда он обсуждает ценности жизни и то, как они соотносятся с болезнью и страданием. Франкл делит ценности жизни на три категории.

В первую категорию входят так называемые творческие ценности. Кто из нас не испытывал радости и удовлетворения от хорошо проделанной работы? Нам радостно создавать, творить что-то.

Но если наша жизнь будет основана исключительно на этой ценности, однажды настанет день, когда мы почувствуем себя обедненными, когда мы не сможем больше ничего творить. Мы знаем, что в наше время все строится именно на этом. Человеку, не участвующему в процессе создания чего-либо (будь это даже напалмовые бомбы, предназначенные для уничтожения детей других людей), его существование кажется бесцельным. Он впадает в уныние, умирает или совершает самоубийство.

Вторая категория включает в себя эмоциональные ценности. Мы можем настроиться на красоту, музыку, искусство, дружбу, фантазию и т.д. Мне вспомнился один пожилой человек, который был всегда радостным. Он не жаловался на одиночество, на ужасающий кошмар старости, но всегда рассказывал с лучезарными глазами, что благодаря радио может проводить день в обществе великих музыкантов мира. «У меня никого нет, но я никогда не чувствую себя одиноким».

Если бы мы смогли обрести все эмоциональные ценности, заключающиеся в христианской вере, — всеобщую солидарность, переходящее все границы единство и любовь, глубокую как море. Если бы мы смогли обрести искреннее, теплое, наполненное любовью единство между мужчиной и женщиной, а также ценность прекрасной, освобождающей смерти, которую старик радостно приветствует как величественное свершение своей жизни. Сколько всего мы обрели бы, если бы наши глаза открылись и мы освободились бы от довлеющей над нами необходимости всегда что-то делать.

Третья категория, согласно Франклу, состоит из ценностей подхода (Einstellungswerte).[22]

В этой главе я пытался объяснить значение новых подходов к жизни, смерти, болезни, страданию, здоровью и абсолюту, особенно с точки зрения душепопечительства. Если мы не способны творить и переживать, существует еще один способ отнестись к неизбежному. Именно к этому хотел обратить святой отец калеку, и мы видим из этого примера, какой трудной иногда бывает эта задача. Нелегко оказаться во власти страдания и муки и признавать себя неспособным ни к какому творчеству. Человеку нелегко найти положительные ценности и в ситуации, когда он чувствует себя ненужным, обузой.

И все же, истинное здоровье мы найдем только тогда, когда наполним свою жизнь такими глубокими ценностями, что хотя и разрушится «земной наш дом» (2 Кор. 5:1), мы будем иметь нерушимую уверенность в том, что нас ожидает лучшее будущее. Нам необходимо учиться верить в любовь Бога даже тогда, когда все внешние обстоятельства говорят против нее. Как же это возможно?

Смерть дает качество жизни

Опытные и зрелые люди единодушны по этому поводу. Дверь открыта. Нам пора превращать смерть в качество жизни. Кто-то сказал: «Учись умирать до того, как умрешь, и тебе не надо будет умирать, умирая».

Но как? Рассматривая всесторонне этот вопрос, мы увидим, что смерть находится в ведении зрелой терапии. Не существует истинного исцеления, в котором каким-то образом не присутствует смерть. Невротик пытается убежать от смерти, цепляясь за какой-то период своей жизни, обычно это детство (часто, может быть, потому, что родители не хотели, чтобы их ребенок взрослел). Однако человек должен пережить несколько «смертей», прежде чем он станет зрелым взрослым.

Младенцу приходится пережить «смерть», когда его отнимают от груди. Он не должен больше зависеть от матери в том смысле, что он находит в себе смелость жить даже тогда, когда матери рядом нет. В школьном возрасте смерть присутствует, например, в опасностях, которые таит в себе дорожное движение. В переходном возрасте подросток «умирает», отказываясь от защищенности детских лет и окунаясь в беспокойную и удрученную жизнь. Решая вопрос о заключении брака, человек «умирает» для своего эгоцентризма, чтобы создать благополучную семью. Будучи родителями, мы испытываем «смерть» в том смысле, что даем детям свободу, в которой они нуждаются, чтобы стать взрослыми, независимыми от опеки родителей людьми.

Человек может стать взрослым и созреть только в том случае, если он выдержит эти маленькие «смерти» надлежащим образом. Если он в процессе созревания найдет свое подлинное «Я», его жизнь наполнится таким содержанием, с помощью которого он сможет оставить временную жизнь по исполнении меры своих дней.

Но в противном случае, если никакая из этих «смертей» не смогла осуществиться должным образом, человек страдает от мучающего его страха смерти. Этот страх пробуждается с каждой даже самой незначительной болью, при малейшем намеке на болезнь. Каждый симптом воспринимается как предвестник болезни, ведущей к смерти. Согласно моему опыту, люди, страдающие подобными недугами, никогда не реализовывали себя.

Эти несчастные бегают от одного врача к другому, ища помощь. Врач же, в свою очередь, лишний раз подтверждает, что пациент полностью здоров, потому что в результатах анализов и обследования нет и намека на болезнь. Здесь повторяется та же печальная картина, что и при упомянутом нами выше неправильном отпущении греха. Пациенту становится легче на несколько дней после посещения врача, и он пытается убеждать себя в том, что врачу лучше знать, и потому ничто в его состоянии не должно вызывать беспокойство. Через некоторое время самовнушение уже не помогает, и еще большая тревога начинает беспокоить человека: врач не захотел сказать мне правду!

Действительно, врач ничего и не мог сказать, потому что человек может быть серьезно болен, даже если у него не выявлены симптомы болезни. Только очень опытный духовник сможет угадать болезнь и то, что она не поддается лечению обыкновенными методами, с помощью лекарств. Необходимо помочь пациенту вырасти духовно, так чтобы он смог прожить те области своей жизни, которые остались неосуществленными. В этом заключается парадокс: пациент должен «умереть» для своей растревоженности, чтобы он мог освободиться от страха смерти. Он должен пережить несколько маленьких «смертей», которые блестяще описывает Джудит Виорст в своей книге Необходимые потери (Necessary Losses). Нужно перестать держаться за столь милый сердцу подол материнской юбки, вступить на школьную дорогу, полную опасностей, нужно стать существом, обладающим полом, пройдя сквозь сложный период полового созревания, нужно дать умереть своему эгоцентризму, если хочешь надеяться на успешный брак, и т.д. Когда же в области школьной медицины готовы будут это признать и сделать соответствующие выводы? В действительности же драгоценное время тратится на всевозможные обследования с использованием дорогостоящих устройств и приборов, хотя одна-единственная беседа могла бы помочь пациенту достигнуть более глубокого, более истинного уровня сознания. И так ли уж важно содержать тело в совершенном порядке, если при этом ничуть не задумываться о том, что же находится под этой внешней оболочкой?

Но и мой рецепт может оказаться негодным. Выше говорилось о том, что пациенту нужно помочь прожить те области его жизни, которые остались нереализованными. Но нетрудно понять, что этот путь не всегда применим. Многие люди, к сожалению — большинство людей, прожили свою жизнь, так и не получив возможности реализовать себя, а теперь они подошли к финишной прямой, на которой коренное изменение образа жизни уже невозможно. Потеряли ли эти люди свою жизнь? Это не риторический, а чрезвычайно важный вопрос, потому что жизнь можно потерять и во времени, и в вечности. Если мы будем откровенны сами с собой, то остановимся и обдумаем его. По сути дела, в нем заключается наше вечное призвание.

Если слова о Божией благодати действительно что-то значат, то именно в этот момент человек может ощутить ее огромное содержание. (Конечно же, я не говорю, что ее значение не может быть таким же великим и в других ситуациях жизни, но когда человек подходит к пределу жизни, он ясно видит даже то, что мог бы так и не разглядеть.) В такой момент ощущение Божией благодати означает полную зависимость человека от Его милости. Спасение основывается на том, что только во власти Бога простить ему то, что он не воспользовался всеми теми возможностями, которые были даны ему в течение его жизни.

Чем глубже мы задумываемся над содержанием пятого измерения, «От терапии к душепопечительству», тем яснее мы видим, как оно повторяется в четырех предыдущих измерениях. Самореализация осуществима, если человек не упускает данные ему Богом возможности. Одновременно она служит предпосылкой тому, что человек способен ухватиться за эти возможности. Любовь, которая служит людям, является условием всей жизни, и именно к ней и призывают духовников.

Я хотел показать, что Божия благодать имеет, кроме духовных ценностей, еще и другие. Я считаю, что слишком долгое время в деятельности церкви отказывались видеть физические последствия проповедования. Впали в докетизм, отрицание человечности Христа, правда, не в догматическом плане, а на практике. Таким образом мы были практически еретиками. Это подтвердил шведский богослов Густаф Вингрен в своем произведении Человек и христианин (Manniska och kristen), в котором он говорит о гностицизме нашего времени. Это проявляется в том, что из Иисуса делают нового Сократа, учителя мудрости, и принижают Его божественную сущность, утверждая, например, что чудесных исцелений больiе не случается.

В области медицины также царило подобное заблуждение — рабство материалистического монофизитства. Монофизитство отражает мнение о том, что у Христа имеется только духовная природа. Но в любом из этих случаев нет повода для самообольщения. Односторонность всегда опасна. Очевидно, Божий Дух мудрости вдохновлял первую церковь, когда она решала вопрос о христологии и приняла решение в пользу двоякой природы Христа. И не следует удивляться тому, что сатанинский материализм пытается всеми способами отделиться от «устаревшего» учения церкви. Но было бы желательно, чтобы те, кто так яростно выступает против церковных догм, сначала нашли бы в себе смелость научиться понимать, что эти догмы могут им сказать!

Совесть, «Сверх-Я» и исповедь

Темой этой главы являются основные понятия душепопечительства. В душепопечительстве, также как и в психотерапии, рассматривается вопрос о совести и ее проявлениях. По-моему, в этом вопросе специалисты придерживаются единого мнения, и, думается, достаточно будет подтвердить его только одним высказыванием.

Доцент Бернского университета в области неврологии и психиатрии доктор Эрнст Блум пишет: «Фрейд стал отцом психоанализа не только благодаря своему исследовательскому пылу, но, прежде всего, благодаря встрече с человеческим страданием. Это помогло ему понять, что всякое человеческое страдание есть страдание совести» (курсив автора)[23].

Это утверждение может удивить читателя, и все же я смею думать, что это именно так. Правда, нам бы хотелось найти христианское решение вопроса о муках совести, но Фрейд предложил свое толкование. Эрнст Беккер в своей книге, где он рассуждает о смерти, подробно анализирует причины, не позволившие Фрейду найти христианского решения этого вопроса: он не мог подчиниться суверенитету, всемогуществу Бога.

Совесть

Что такое совесть? Я приведу несколько высказываний разных авторов, чтобы мы смогли получить достаточно полную картину об этом странном и важном явлении. Профессор в области культурной социологии Бернского университета доктор Ганс Збинден утверждает, что поэзия, проза и живопись, которые занимаются проблемой человечности, возникали вследствие внутренней борьбы и процесса творения бесчисленных поколений — борьбы, суть которой выражает то, что обычно называют совестью[24].

Профессор Эжен Бёлер пишет следующее: «Основываясь на изучении мышления и общем опыте, составляющем мышление и всеобщее опытное наследие человечества, мы можем охарактеризовать ее (совесть) как общее нравственное чувство человеческой души, как чувство, уравновешивающее целостность, которое можно понимать как сумму морального наследия человечества и его опыта»[25].

Профессор Зви Вербловский, который рассматривает совесть с еврейской и ветхозаветной точки зрения, утверждает, что о совести ни разу не упоминается в Ветхом Завете. Поэтому он повторяет определение Фомы Аквинского: «dicitur епгт conscientia testificari, ligare vel instigare, vel etiam accusare, vel etiam remordere sive repre-hendere» (Сумма теологии 1:79:13). Согласно этому определению, задача совести — свидетельствовать (об истине), связываться (с истиной) и ободрять (к истине), а также обвинять, пробуждать муки совести и наказывать. Вербловский считает это определение практически полным, но замечает, что оно недооценивает самостоятельность и созидательную функцию совести.

Вербловский обращает внимание на два очень важных момента. Если мы в душепопечительстве или терапии не сможем способствовать тому, чтобы совесть нашла путь к самостоятельности и творчеству — предпосылкам человеческой свободы и зрелости, то человек, нуждавшийся в помощи, по сути дела останется без нее.

Мартин Лютер испытывал великие трудности до тех пор, пока его совесть не перестала действовать в соответствии с определением Фомы Аквинского. Проблема Лютера разрешилась только тогда, когда он решился порвать с этой обузой и отдался творческой силе. Поэтому вовсе не удивительно, что Лютер отказался от схоластического определения совести и стал, как в Ветхом Завете, называть ее «сердце» и «внутренний человек».

Исходя из всего вышеизложенного, мы можем теперь присоединиться к словам профессора Ганса Шэра о совести:

Совесть — это факт, заявляющий о себе сплошь и рядом.

Сложно дать точное определение совести.

У совести не всегда одна и та же функция, особенно в области религии, где она взаимодействует с духовными и психологическими факторами. Таким образом становится возможным формирование и воспитание совести.

Совесть — явление многоплановое

Применяя последовательно антропологический подход, мы не должны удивляться тому, что совесть как целостная функция, определяющая личность, одинаково трудно поддается определению, как и сам человек. Само собой разумеется, что совесть — это явление многоплановое. Мы уже говорили о том, что человек трехмерен и обладает духом, душой и телом. Четвертую его составляющую мы могли бы назвать совестью, потому что именно она связывает нас с потусторонним миром.

Далее мы попытаемся рассмотреть эти вопросы более подробно. Удастся ли нам доказать, что совесть проявляет себя на трех ранее описанных уровнях?

Начнем с самого последнего. Что говорят биологи? Например, фон Монаков пишет:

«Сила, поддерживающая жизнедеятельность организма, называется horme («орме»). Жизнь всегда обнаруживает стремление к совершенству, установлению связей с другими живыми существами, с окружением и Вселенной. Значит «орме» несет в себе заряд первичного чувства, обладающего религиозной направленностью. Жизненная сила «орме» источает из себя инстинкты, которые направлены вперед и включают в себя, кроме инстинкта самосохранения и полового инстинкта, социальный и религиозный инстинкты, образующие с биологической точки зрения приоритетную группу, т.е. первобытные силы по преимуществу»[26]. Таким образом, мы видим, что даже фон Монаков, будучи биологом, сталкивается с четвертой составляющей.

Фон Монаков обосновывает это тем, что определенные явления, с точки зрения их способа влияния и устремленности в будущее, увлекают нас за пределы индивида в сторону бесконечности пространства, времени и вселенной. (Читатель, знакомый с творчеством Тейяра де Шардена, узнает в вышеуказанном точку Омега.) Далее фон Монаков пишет: «Гарантией упорядочения этой гармонии или, говоря языком биологии, системы, является принцип самонастройки функций, синейдесис, являющийся биологической совестью». Таким образом, биолог фон Монаков усматривает в окружающей природе тенденцию, силу, задачей которой является создание баланса, определение места составных частей.

Известный философ Карл Ясперс признал, что существует нечто, определяемое им как совесть здоровья, позволяющее нам подойти ближе к человеческой психике.

Совесть и психика

Говоря о совести здоровья, Джаспере указывает также на существование желания болеть, противодействие которому является задачей совести здоровья. Верность этого замечания может подтвердить любой, обладающий достаточным опытом духовник или терапевт. Во многих случаях для выздоровления пациента достаточно пробудить в нем совесть здоровья. Иногда нарушение здоровья происходит только из-за того, что совесть пострадала (см. Деяния 24, особенно 16-й стих) или ее могли ввести в заблуждение. Сколь часто порочная совесть рядится в одежды различных болезней! Кажется, что желание болеть сильнее крика совести «Ты виновен!».

Если же человек не хочет сводить счеты со своей виновностью, другими словами, если он не хочет достичь полной зрелости своего «Я», он все же не может избегнуть своей совести. В этом случае чувство вины превращается в симптомы болезни. На основе вышесказанного можно сделать вывод, что душепопечительство и терапия тесно взаимосвязаны. В терапевтическом душепопечительстве раскрывается желание пациента болеть (это может быть стремление к мести в различных проявлениях). Человек должен получить помощь для того, чтобы он мог принять решение, признать правду и свою ответственность, поскольку в этом признании сокрыта свобода. Одновременно откроются пути для творческих сил совести.

Из исследований по психологии мы знаем, что отнюдь не пассивность противостоит инициативной, творческой и значимой для человека деятельности, но чувство виновности. Поэтому простить не значит просто провести линию и тем самым перечеркнуть дела прошлого. Подобное прощение ведет к усугублению невротических проблем. Истинное прощение открывает дверь в жизнь, руководимую творческим послушанием и ответственной свободой.

Коллективная совесть

По отношению к индивиду здоровая совесть обладает созидательным действием. Поскольку благодаря ей человек чувствует ответственность за свои поступки, она составляет одну из существенных частей принципа свободы. Человек ответственен- перед Богом и перед ближним, но основной акцент все-таки делается на ответственности перед Богом. «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» — это знали апостолы и все христиане, которые хотели относиться к своей вере со всей серьезностью. Это означает, что христианин живет в диалектическом, двунаправленном состоянии напряженности. С одной стороны, он должен следовать гласу своей совести, с другой — не должен отделяться от человеческого общества. Этого не смог сделать известный французский писатель Жан Поль Сартр, который в своей пьесе «За запертой дверью» пишет о том, что ближний является адом для человека. Он не был связан моралью, им не руководила освобожденная совесть, и потому жизнь для него превратилась в бессмысленную, мученическую драму.

Искушение уклониться от ответственности перед Богом всегда сильно, и, поддавшись ему, человек легко начинает жить лишь на уровне общественных требований. Эта опасность скрыта, например, в современной демократии. Необычайно опасно утверждать, что демократия предполагает решение всех вопросов большинством, потому что весьма вероятно, что меньшинство следует голосу своей совести более последовательно и глубокомысленно, чем большинство. При разложении культуры, подчеркивающей значение совести, складывается массовое мышление, в котором при ближайшем рассмотрении прослеживается присутствие демонических сил. Законодательство в этих случаях становится суровым, бесчувственным. Оно легко может растоптать человека, следующего голосу совести, руководимой Богом. Давайте вспомним примеры, когда государства применяют насилие по отношению к тем, кто предан делу мира, потому что следуют голосу своей совести.

Истинную опасность для культуры, подчеркивающей значение совести, представляет разделение человеческой жизни на различные секторы. Опасность возникает тогда, когда государство, экономика, этика, культура выстраивает свои собственные секторы, придерживающиеся лишь своих законов. В этих случаях часто считают, что законы морали не имеют силы, например, в сфере политики и экономики! Так какие законы имеют силу? Если никто не ответит на этот вопрос, то ответ найдется при рассмотрении нынешней ситуации в мире. Закон неуправляемой конкуренции и закон джунглей. Подобный вывод можно сделать, наблюдая, как происходит загрязнение окружающей среды, бесстыдное разорение природных ресурсов, что может привести к нищете последующих поколений. Расширение и расплывчатость границ коллективной этики наносит урон совести, внутреннему закону личности и ведет к разложению совести.

Необходимо иметь в виду известные обстоятельства, имеющие отношение к психике человека. Жизнь, особенно в странах Запада, стала настолько рациональной, что существует реальная опасность разрыва связи с подсознательными духовными и инстинктивными источниками обновления. Утратив связь с духовной реальностью, мы окажемся во власти демонических инстинктов, порождающих угнетение и ведущих к остановке жизни.

Духовный слой

Мы подошли к третьему, наивысшему слою совести — духовному. Имеет смысл изучить его более подробно, и поскольку Библия является в этом лучшим нашим помощником, мы рассмотрим развитие совести в свете Ветхого и Нового Заветов.

Совесть в Ветхом Завете

В оригинальном тексте Ветхого Завета слово «совесть» не встречается. В финском переводе, наоборот, мы часто встречаем это слово (1 Цар. 24:6, 2 Цар. 24:10, 3 Цар. 8:38, Иов 27:6) как перевод древнееврейского слова leb (сердце, нутро).

Отсутствие слова «совесть» в Ветхом Завете связано с тем, что евреи, по всей видимости, не разрабатывали понятий, подобных понятиям нашей современной психологии. В Ветхом Завете человек, мыслится целостным существом. Любую реакцию своей совести человек ощущал всем своим телом. Все проблемы, так или иначе связанные с совестью, отражались на его внутренних органах: печени, почках, сердце и самом скелете: «Когда я молчал, обветшали кости мои от вседневного стенания моего...» (Пс. 31:3). На современном языке эти слова могли бы прозвучать так: «Пока я молчал, я ощущал столь сильные муки совести, что у меня как будто бы началась костоеда».

Чтобы понять этот образ мысли, нам необходимо ознакомиться с библейским представлением о человеке. В Ветхом Завете человек не может существовать без Бога. Для ветхозаветного человека отрицать существование Бога столь же невозможно, как и отрицать существование самого себя.

Такое отношение к Богу управляло всем настоящим израильтян. По их представлению, за пределами Бога не существовало ничего. Связь с самим собой могла быть возможной только через Бога. Для израильтян жизнь означала связь создания с Создателем, связь слуги с Господином. Слово Божие, особенно то, что было дано через пророков, управляло всей деятельностью.

Пророческое слово определяло различие между добром и злом. Однако прислушиваться следовало не ко всякому пророчеству, а лишь к тому слову, которому была подчинена сущность человека. Существовал риск счесть за добрую весть лжепророков, отступивших от Бога в своем сердце. Поэтому борьба между истинными и ложными пророками получила в Ветхом Завете столь большое отражение и значение. С другой стороны, признать истинного пророка было достаточно легко. Его слова, в отличие от предсказаний лжепророков, сбывались.

Ветхозаветные цари с удовольствием собирали вокруг себя пророков, которые предсказывали им счастье и удачи в войне. Слово правды, сказанное царю, могло привести к непредсказуемым последствиям, как мы это видим, например, из описания Книги пророка Даниила о Навуходоносоре. Он увидел во сне огромную статую, у которой были глиняные ноги, и призвал всех своих прорицателей и волхвов, дабы они истолковали ему значение сна. Однако ни один из них не смог этого сделать.

Я не очень уверен в том, что никто и в самом деле не мог объяснить этот сон, скорее всего, никто не решился дать правильного толкования, боясь потерять жизнь. Один только Даниил отважился это. Было нелегко сказать властителю: «У тебя нет больше власти. Завтра твое царство падет!» 30 лет тому назад всемирно известный миссионер Стэнли Джоунс предсказал распад СССР. И это неудивительно, ведь строил его в том числе и Иосиф Сталин, личным врачом которого был Владимир Бехтерев. Он — единственный, кто не побоялся поставить верный диагноз — паранойя в тяжелой степени. Он решился написать диагноз на бумаге, за чем последовала неожиданная смерть доктора, так что еще до наступления вечера он был кремирован и похоронен. Так поступают властители.

Совесть в Новом Завете

Обратим внимание на некоторые места из Нового Завета, в которых встречается слово syneidesis — совесть. Апостол Павел использует его довольно часто.

Для начала обратимся к Деяниям 23:1, где рассказывается о выступлении Павла перед иудейским синедрионом, верховным судом. Он говорит: «Мужи братия! я всею доброю совестью жил пред Богом до сего дня». За это он получает удар по лицу.

Однако Павел знает, что поступил правильно ровно настолько, насколько это было в его власти. В Деяниях 24:16 говорится: «Посему и сам подвизаюсь всегда иметь непорочную (в финском переводе: неоскорбленную) совесть пред Богом и людьми».

Я всегда очень осторожно подходил к слову неоскорбленную, мне оно отчего-то казалось странным. А недавно в очередной раз неожиданно с ним столкнувшись, начал понимать, что оно может придать мысли совершенно иную тональность.

Этот отрывок можно пересказать и следующими словами: «Посему и сам подвизаюсь всегда иметь нераненую — здоровую — совесть».

Вдруг я понял, что речь идет не просто о совести: это слово используется как синоним человека в самом достойном положении — в связи с Богом. Таким образом, совесть означает дух человека.

Когда мы говорим о духе, душе и теле, мы обычно используем для наглядности круг. Он символически изображает неделимую индивидуальность человека. Мы не можем разбить человека на отдельно существующие частицы духа, души и тела. Он слитен, стопроцентно телесен, стопроцентно душевен и стопроцентно духовен — в целом 300-процентное единство! Здесь мы встречаемся с тем же парадоксом, что и в вопросе триединства Бога. Он также трехсотпроцентен.

Совесть — это способ проявления нашей внутренней, духовной личности, управляющей душевными и телесными функциями. Говоря о неоскорбленной совести, Павел имеет в виду, что его духовное «Я» заботится о своем человеческом достоинстве, придерживаясь ценностной шкалы, подобающей человеку как венцу творения.

Перед нами раскрываются новые перспективы, и становится понятным, почему некоторые ученые столкнулись в своих исследованиях с неожиданной проблемой. Если отрицать человека как существо духовное и рассматривать духовную жизнь лишь как неизбежное побочное явление души и тела, то в этом случае при рассмотрении человеческих проблем не будет развития за отсутствием предпосылок и по причине неправильности исходных данных.

В тот момент, когда мы признаем тройственность человека и признаем совесть в качестве посредника, передающего информацию духу, вся проблематика обретет свою внутреннюю организацию, а жизнь — свое направление, как в сфере духа и души, так и в сфере тела. Проще говоря, все, что не ранит совесть, разрешено.

Это означает невиданную ранее свободу, революцию в человеческом существовании. Мы можем отправить в архив множество указаний и предписаний и сказать: «Я знаю их наизусть, потому что нашел схему, которая их объединяет. Это очень простая фраза — Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и... ближнего твоего, как самого себя».

Именно этот великий принцип и является гениальным решением Христа для проблем человеческой жизни. Он Сам освобождает силы нашего духа, так что мы можем пережить это на практике.

Поэтому неудивительно, что Павел заботится о неоскорбленной совести. Он хочет сохранить целостность свободы духа.

Совесть, таким образом, — это способ реакции духа, целостная функция, представляющая высший уровень здоровья в том случае, когда грех ему не мешает. В этом заключается весть Нового Завета в сжатом виде.

В Римлянам 2:15 говорится: ...свидетельствует совесть их... (в финском переводе: «освидетельствует»). Совесть есть та часть меня, которая прислушивается к истине Божией, к целостности Вселенной, выражаясь словами фон Монакова. Она — точно стрелка компаса, помогающая человеку находить правильное направление во времени и пространстве.

В Римлянам 9:1 также говорится, что совесть свидетельствует.

Затем Павел отмечает (Рим. 13:5), что он делает что-то ради своей совести. Это очень важно. Для меня лично Библия стала как бы живой книгой после того, как я приобрел этот новый взгляд на вещи. Всем понятно, если я говорю: «Заботясь о своем теле, я не стану глотать мышьяк». Или: «Ради целостности своей души я не подчинюсь промывке мозгов». Это также всем понятно. Таким же образом нам нужно понимать, что существуют вещи, которых мы не делаем из-за нашей совести, чтобы наше духовное «Я» не погибло. Грех против Святого Духа означает, что мы систематически позволяем погибать своему духовному «Я», лишая его возможности действовать. Мы не реагируем на призывы истины и любви, поскольку мы мертвы. Именно поэтому мы должны избегать вещей, являющихся ядом для нашей совести. Это вопрос жизни и смерти не только для духа, но и для души и тела, поскольку все, что относится к духовному «Я», влияет также на душу и на тело. Следовательно, душепопечительство — забота о жизнеспособности духовного «Я» — главная задача нашего времени.

В 1 Коринфянам 8:7 говорится, что совесть может быть немощной. Она может быть настолько немощной, что умирает, и поэтому ее необходимо подкреплять.

Затем Павел говорит об уязвлении немощной совести (1 Кор. 8:12). Этого нам делать не стоит.

1 Тимофею является отрадным чтением для нас, вопрошающих: «Как моя любовь могла бы возгореться? Каким образом могла бы ярко запылать моя вера? Как мне причаститься тайны веры?» Павел отвечает: «Через добрую совесть». Без доброй совести невозможна любовь или живая вера. Человек, который постоянно ранит свое духовное «Я», не может хранить тайну веры. Поэтому нас предупреждают в 1 Тимофею 4:2, чтобы мы не заклеймили своей доброй совести. Это серьезное предупреждение и одновременно — чудное слово жизни, встречающее нас на пути изучения деятельности совести.

Правильная и неправильная исповедь

Кое-кто утверждают, что в католических странах в среднем гораздо меньше неврозов, чем где бы то ни было. Я не берусь это оспаривать, поскольку в моем распоряжении нет достоверного фактического материала по этой теме. Однако я знаю, что, по мнению такого значительного исследователя, как Эрнст Михель[27] католическая исповедь может в равной степени служить фактором, порождающим неврозы и способствующим их усугублению и развитию. Он основывает свое утверждение на важных выводах глубинной психологии. Ход мысли Михеля примерно таков: поскольку духовный отец не может отличить истинную исповедь от неистинной и поскольку эта способность обычно отсутствует и у исповедующегося, то исповедь получается поверхностной и неосознанные мотивы поступков остаются нераскрытыми. Поэтому исповедь дает лишь минутную помощь, а в пределах длительного отрезка времени действует как активизатор неврозов. Душепопечительство требует эмпатии. Только в этом случае оно может оказать исцеляющее воздействие на внутренний мир человека.

Можно себе представить, что многие люди пользуются исповедью так же, как другие наркотиками и успокоительными средствами. Из биографии Мартина Лютера мы знаем, что в один из периодов своей жизни он поступал именно так. По принуждению своей больной совести он ходил на исповедь по нескольку раз в день. Его сознательное «Я» реагировало неправильно, однако внутреннее смятение заставляло его искать новые, более здоровые модели реагирования. Думаю, что смятение, подавленное состояние могут иметь именно такого рода воздействие, если мы только узнаем, как это происходит. Лютер не пожелал отменить исповедь, но здесь мы не собираемся рассматривать ни лютеранскую, ни католическую модель исповеди, однако попытаемся определить, каким способом можно отличить воздействие здоровой совести от тех многочисленных невротических реакций, которые могут проявляться в постоянном желании исповедаться.

Каким образом вообще можно спутать невротическую симптоматику с религиозным обрядом? Возможность неправильного понимания весьма велика. Читая эти страницы, нехристианин может подумать: «Вот подтверждение тому, какой разрушительной может быть религия даже для человека, занимающегося ею всерьез». Мир полон таких недоразумений, но для исправления ошибок часто не выпадает ни времени, ни случая. Люди предпочитают умирать и заключать друг друга в лечебницы, как не поддающихся лечению.

Но и те, кто, в своем безбожии, пребывает вне религиозного лагеря, не застрахованы от роковых религиозных ошибок. Наоборот. Они беззаботно поклоняются своим идолам — или не беззаботно, но не осознавая причины своей подавленности.

Проблема заключается в том, что, несмотря на положительность веры, возможно совершение ошибок. В этой главе мы попытаемся разобрать эту проблему с помощью глубинной психологии.

Нам известно, что человек плохо знает самого себя, и еще хуже он осведомлен об истинных мотивах своих поступков. Например, мы помним женщину, которая горела желанием отомстить, но перед судом утверждала, что хочет добиться справедливости.

Конкретная ситуация

Рассмотрим еще один пример. Представим мужчину, незаметно для себя полюбившего жену другого. Он ощущает это как грех, но не осознает, что с ним происходит. Вместо этого он со своей супругой попадает в парадоксальную ситуацию: их брак необъяснимым образом расцветает. Муж как никогда нежен по отношению к жене. Многие бывшие жены рассказывали на консультации, что годы, предшествовавшие разводу, были самым лучшим временем их замужества — именно то время, когда их мужья имели тайную связь с другой женщиной!

Вполне возможно, что муж не позволяет скрытому желанию развестись со своей женой подняться до уровня сознания, но оно все равно дает о себе знать. Он может вдруг начать проявлять повышенную заботу о здоровье своей жены. Истинное желание превращается в свою противоположность — обстоятельство, известное любому знатоку человеческой души, которое нужно обязательно принимать во внимание. Это желание, превращенное в свою противоположность, быстро становится новой, невротической чертой характера мужа. Он постоянно хлопочет о жене — «лишь бы чего не случилось». Если бы он был религиозен, то, несомненно, поблагодарил бы Бога за эту обновленную любовь к своей жене.

Но наступит день, когда муж перестанет вести себя в соответствии с новыми обстоятельствами. Его любовь угасла. Тогда он может обращаться к духовнику с жалобами на то, что пламя новой любви угасает.

В литературе описаны случаи, когда человек, втайне желающий смерти своего супруга, много раз в течение ночи проверяет, жив ли тот. Настолько он боится возможной его смерти.

Такая заботливость невротична и, конечно же, неискренна и ложна, но расценивается она иначе. Симптомы невроза стали добродетелью. Лютер говорил: «Даже тогда, когда я поступаю наилучшим образом, я только совершаю грех». Я полностью согласен с мнением Лютера, когда его слова касаются именно таких невротических компенсаций.

Мы столкнулись с ситуацией, когда невротическая забота превращается в привычку, во «вторую натуру» человека. Когда ее требования не выполняются — а каждый, кто знаком с лечением неврозов, знает, как преувеличенно сильно это ощущается — человек чувствует, что он совершил грех, который нужно исповедать. «Грех невыполнения» получает свое прощение, и та мука, которая могла привести человека, страдающего неврозами, к свободе и искренности, уничтожается исповедью, оставляя действительную причину без внимания. Это имеет в виду Михель, когда говорит об исповеди, возбуждающей невроз. Словно бы мы пытались лечить успокоительными средствами болезнь, требующую операционного вмешательства.

«Добрая совесть» может, таким образом, быть и опасной, независимо от того, является ли она результатом неправильной исповеди или употребления психотропных лекарств. В случаях, когда мы сталкиваемся с глубоко запрятанными человеческими тайнами, Роджерс, отвергающий руководство пациентом, не приведет нас к желаемому результату, как ему самому пришлось согласиться с этим позже. Для устранения глубоко укоренившихся невротических черт характера нам необходим более активный метод, чтобы оказать действительную помощь. Метод Роджерса более приемлем для завязывания контакта, но когда мы переходим к поискам скрытого греха, часто перешедшего в свою противоположность, духовник должен проявлять себя более активно. Конечно, и здесь имеет силу правило, в соответствии с которым пациент должен сам управлять темпами лечения для того, чтобы у него было достаточно времени созревать и развиваться. В противном случае открывающаяся перед ним правда может сокрушить его.

В некоторых случаях человек может выздороветь и без осознания «правды». Муж в нашем примере может найти путь к новым, более открытым и честным отношениям со своей женой, если он согласится с тем, что его «новая любовь» неестественна, вычурна. Если он поймет это, то, вполне возможно, новая любовь к жене станет настоящей и не будет содержать в себе невротических реакций.

Развод — или обновление

Давайте представим иную ситуацию: муж ищет помощи у психоаналитика и осознает свою ошибку. С помощью аналитика он может прийти к выводу, что поскольку он действительно любит жену своего ближнего, то гораздо честнее и правильнее с точки зрения морали было бы развестись со своей женой и соединиться с той Другой женщиной. Подобное часто происходит в наше время.

К счастью, гораздо чаще, чем мы готовы в этом признаться, бывает так, что мужчина, пытаясь жить со своей новой женой, вскоре осознает иллюзорность этого «воздушного замка». Другая женщина повлияла на какое-то его качество, которое он еще не успел реализовать, но вполне мог бы это сделать и живя со своей собственной женой. Можно сказать, что жена ближнего освободила силу, которая была ранее связана подсознательным комплексом и которая, высвободившись, заполнила на некоторое время весь мир ощущений этого мужчины. Но в тот момент, когда ему нужно порвать с прошлым, оставить все то, ради чего он жил, он замечает, что стал жертвой призрака. Новая связь привлекала лишь на расстоянии, но чем более конкретные формы она обретала, тем становилась эфемерней. Она уже не настолько владеет им, как казалось вначале, и не пронизывает все его существо.

Известный психолог Фриц Кюнкель[28] систематически использовал этот метод для проверки истинности чувств. Он говорил своим пациентам: «Вам нужно развестись». Тогда новая связь представала в своем истинном свете.

Такова очень часто «лучшая и более справедливая» мораль философии развода. Не говоря уже о том, что эта философия опустошает возможности Бога превратить трудности брака в способы, направляющие супругов к более целостному, богатому, глубокому общению с Богом, а иногда, возможно — гораздо чаще, к более полноценной совместной жизни.

Совесть и «Сверх-Я»

Самым трудным вопросом, который ставил перед собой Лютер, было разделение закона и Евангелия. Актуальность его сохранилась и до сих пор. Одну из причин этого мы видим в существовании в нашей культуре общепринятой точки зрения, будто бы совесть и «Сверх-Я» тождественны. Словарь современного финского языка дает именно такое толкование, такой же вывод делается в книге Ивара Сандстрёма Словарь психологии (Psykologisk Ordbok). Эта мысль составляет часть веры современного цивилизованного мира, и ее никогда и никто не решался оспаривать. Последствия же этого заблуждения непредсказуемы. Давайте представим, что в психиатрии невротическое «Сверх-Я» будет считаться совестью, которая в свою очередь является чисто религиозным понятием. Тогда религия становится причиной всех и всяческих неврозов. Трудно найти более ошибочное утверждение.

Каким образом могло зародиться подобное заблуждение? На это повлияли различные факторы, одним из них, безусловно, является то, что у Фрейда не было ясной картины развития ребенка и его превращения во взрослого человека. Позднейшие исследования уделяли этому вопросу большое внимание — значительная часть работ в области психоанализа посвящена именно составлению схемы действительного развития ребенка. (Заинтересовавшиеся вышеупомянутой проблемой могут обращаться, например, к книге Гертруд и Рубина Бланка Пограничное (Borderline).)

Совесть — понятие более широкое

Однако мы не должны ограничивать сферу деятельности совести лишь духовными рамками. Она оказывает свое влияние как на психику человека, так и на его физиологию. Когда Эрик Г. Эриксон говорит о сильной идентичности как защите от анархии инстинктов и автократии совести, то я могу согласиться с ним лишь при том условии, что в тексте Эриксона слово «совесть» будет заменено на «Сверх-Я». Какой другой фактор, если не освобожденная совесть, может раз и навсегда помочь нам в поиске и развитии идентичности? Рост, взросление означает освобождение от оков детства и отбрасывание прежних авторитетов и идеологий. Можно сказать, что взросление — это решимость жить. Здоровая совесть освобождает человека от «запрограммированности» души, которая мешала росту его самостоятельности и лишала его свободы выбора, возможности свободно выбирать именно те раздражители и то содержание души, которые подходят его индивидуальности с учетом генетической наследственности. Выбор не должен диктоваться упрямством, поскольку оно является одним из препятствий и здорового, самостоятельного действия совести. Подлинную свободу мы можем получить из Евангелия, о котором говорит апостол Павел в своих Посланиях к римлянам и галатам. Можно сказать, что Павел борется с тиранией «Сверх-Я», которую он называет проклятием закона. Если бы Лютер использовал современную терминологию, провести разделительную черту между законом и Евангелием ему было бы гораздо проще.

Основная задача духовника — освобождение человека от оков «Сверх-Я», в этом Фрейд был прав; человек приобретет свободу совести, о которой Фрейд не имел ни малейшего понятия. Для того чтобы оказать помощь духовнику, ниже мы приводим таблицу, которую можно найти и в моей книге Дай нервам отдохнуть (Anna hermojesi levata).

Освобожденная совесть		Подчиненная, связанная совесть (отчасти может быть приравнена к «Сверх-Я»)
Фактор, определяющий идентичность от времени зачатия. Управляет ростом до самой зрелости, помогает в поиске своего «Я».		Развивается под влиянием воспитателей и родителей в стадии развития эдипова комплекса. Ригидная, жесткая моральная инстанция, препятствующая нахождению идентичности.
Оказывает положительное влияние на здоровье. Борется за сохранение жизни. Использует подавленность как силу для роста. Ведет к свободе. Ведет к истинности эмоциональной жизни и отношения к Богу (Павел).		Способствует возникновению невроза. Может привести к самоубийству. Вызывает бесплодную подавленность. Связывает с детскостью и препятствует развитию эмоциональной жизни. Человек становится фанатичным (Савл)
Предоставляет свободу творчески отзываться как на поощрение, так и на наказание.		Бог ощущается жестоким.
Бог любит (священной любовью). Творческие силы человека освобождаются.		Человек усугубляет наказание, наказывая самого себя.
Любовь вдохновляет, стимулирует.		Создается внутреннее ощущение, будто бы Бог 'ненавидит и требует (Он непримирим). Совесть порождает чувство необходимости исполнения, вызывающее болезнь и скованность определенной ролью. Страх ведет к принуждению, зависимому состоянию.
Чувство собственного достоинства освобождается: жизнь есть дар, она полна радости.		Чувство собственного достоинства травмируется. Жизнь есть бремя и таит в себе угрозу.

Влияние депрессии на совесть

Для лучшего понимания реакций совести в состоянии депрессии нам необходимо коснуться сущности депрессии. Согласно Лейку[29] депрессия всегда несет в себе отвергнутые компоненты. Основным из них, как мне кажется, является агрессия, которая играет значительную роль во всех болезненных состояниях души. Если бы мы смогли всегда управлять агрессивными тенденциями, нам бы удалось существенно сократить число пациентов в психиатрических больницах.

Вторым важным компонентом депрессии является сексуальность. Ведь секс и насилие — самые прибыльные темы. Почему именно они? Неужели они запрятаны так далеко, что обретают поистине устрашающую силу, поскольку невозможно создать для них социально приемлемых путей выхода? Может быть, они заявляют о себе в завуалированной форме, например, в симптоматике болезни или в форме самой болезни? К сожалению, лишь очень немногие сумели осуществить себя в такой степени, чтобы использовать эти силы для созидания гармоничной и дисциплинированной жизни.

Подавленность — и как болезненное явление, и как поддержка здоровой совести — является неотъемлемой частью человеческой жизни. Во втором случае подавленность помогает человеку осознавать, что действительно существует некая наивысшая ценность, личностная святость. К сожалению, в большинстве случаев мы встречаем подавленность именно в разрушающем личность, ведущем к неврозу виде. (Какое странное толкование дается ныне понятию, которое раньше называлось в душепопечительстве Божьим гневом!) В этом случае подавленность мешает внутреннему росту человека, его взрослению и поиску им своей идентичности.

Два лика подавленности

Мы видим здесь своеобразную закономерность. Все может иметь как положительное, так и отрицательное воздействие. Подавленность может заставлять человека взрослеть — или она может препятствовать взрослению. Мы точно находимся на острие ножа, мы постоянно подвергаемся опасности. На человека, подчинившегося Господу, то или иное дело может оказывать положительное влияние, тогда как на иначе относящегося оно может воздействовать гибельно.

Поскольку подавленность, агрессия и сексуальность — это проблемы, с которыми человеку приходится бороться постоянно, неудивительно, что он впадает в отчаяние, а оно причисляется к крупным грехам. Но можно ли считать грехом отчаяние, если своими силами человек не в состоянии себе помочь?

Что такое грех?

В своем поверхностном морализме люди обычно называют грехом те поступки, с которыми они считают возможным бороться. Библия же подразумевает под грехом нечто совсем иное, и если бы мы действительно правильно понимали учение Библии, мы не впадали бы в это современное заблуждение. Мир пытается разрешить проблему греха, запрещая говорить о нем. Таким же образом мы могли бы пытаться лечить головную боль, запретив людям говорить, что у них болит голова. Современный мир отвергает понятие греха и греховности — таким же образом в викторианскую эпоху пытались разрешить проблему половых отношений: путем полного молчания.

Библия подразумевает под грехом ту разрушительную силу, которая закабаляет нас. Грех отлучает нас от Бога, и человек не может своими силами освободиться от железной хватки греха. Последнее, однако, не следует понимать неправильно, как обычно происходит. Мы не сказали, что человек не может сделать ничего для своего освобождения. Он лишь не может освободиться собственными силами, но он может вступить в союз с такими силами, которые сумеют освободить его. Именно к этому человека Библия призывает — к союзу с Ним, с Тем, Кто разбил силы разрушения и погибели. Именно поэтому, раскрывая греховность человека, мы делаем это не для осуждения, а для того, чтобы человек понял, какой опасности он подвергает себя. Кто, впадая в морализаторство, осуждает ближнего, находящегося в оковах греха, тот сам потерял свою совесть. Моралист реагирует так же, как отец или мать, когда сердятся на ребенка за то, что он поранился.

Невротик реагирует именно так. Он верит, что должен освободиться своими силами (при ближайшем рассмотрении выяснится, что на самом деле тут присутствует желание оставаться на расстоянии от Бога). При неудаче он обвиняет самого себя и впадает в депрессию.

Подобный способ выйти из ситуации типичен для неверия. Обычно человек гонит из сознания все, что вызывает беспокойство, и если попытка не удается, он обвиняет себя за свою глупость, слабую волю, бесхребетность и кто знает, за что еще. Он чувствует себя виновным. Поначалу он борется против отдельных вещей, но понемногу чувство виновности растет и охватывает все сферы его души. Человек оказывается во власти всеобъемлющего чувства виновности.

Собственными усилиями от греха не освободиться

Прежде чем приступить к дальнейшему анализу этой ситуации, необходимо подчеркнуть одну очень важную с точки зрении теологии деталь. А именно: если человек обвиняет себя, считает себя виновным и утверждает, что его характер слаб, это все только способы, посредством которых он пытается спасти себя. Вышеописанное Библия называет «делами закона», поступками, с помощью которых человек пытается выбраться из безнадежной ситуации. Читателю, знающему Библию, известно, что подобные попытки обречены на неудачу. Это проявляется также в следующем. Человек, страдающий неврозом, заклеймил свою сексуальность, он считает ее порочной, борется против нее и чувствует вину за малейшее эротическое чувство. Будучи в состоянии депрессии, он чувствует себя виновным за то, что вообще существует половое влечение как таковое. Он ощущает себя плохим человеком, обреченным на погибель, пытается бороться против этих сил и в конце концов замечает, что они все более возрастают и становятся все более непобедимы. Человек, чувствующий себя подавленным и осужденным за сексуальность, винит Бога за то, что Тот создал разные полы. Неправильно действующая совесть, т.е. «Сверх-Я», требует, чтобы человек стал святее Бога!

Та же ситуация наблюдается и при агрессии. Для многих людей это стало проблемой, с которой они борются до исступления. Они никогда не задумывались над тем, что мир полон того, что ненавистно христианину, как, например, предательство, война, атомное оружие и т.д. При невротическом чувстве вины такие люди не могут разделять человека и его поступки. Мы можем ненавидеть то, что делают люди, не ненавидя при этом их самих.

Другими словами, человек, находясь под давлением «Сверх-Я», связанным с законом, пытается разными способами избавиться от зла, обитающего в нем. Для всех этих попыток характерно то, что это лишь собственные усилия и поступки, внешние, либо внутренние потуги стать лучше.

Распространяется общее неверие в то, что можно пытаться обрести спасение через дела. Но это все-таки единственное «учение о спасении», которое имеет вес в секуляризованной культуре, где «спасением» считается выполнение общественных требований. Конечно же, встречаются люди, которые выступают против такого взгляда и ратуют за право человека на исключительность, но подобные протесты еще никого не спасли. Без Христа ни один человек не сможет отклониться от социальных норм в той мере, чтобы задание со временем не стало невыносимым. Последствием, несомненно, будет либо неизбежное приспособление к требованиям окружения, либо упадок душевных сил и невроз, для которого характерно ощущение бессмысленности и пустоты жизни.

Дерево познается по плодам

С течением времени возникали духовные движения, которые предостерегали человека и призывали его доверяться благим делам. Отталкивались они, конечно же, от желания обратить основное внимание на искупительную роль Христа. Подобный взгляд иногда вел к роковым последствиям: люди начали опасаться дел вообще и впали в другую крайность — в пассивность. В этом случае совесть теряла свою естественную ориентацию, обращалась в «Сверх-Я», так же, как и при попытке изменить что-либо собственными усилиями. Люди никак не могут уразуметь, что хотя благие дела никого не спасут, здоровая совесть освобождает человека для благих дел, которые являются таковыми именно потому, что совершаются не для приобретения спасения. (Кроме того, можно быть совершенно уверенным в том, что человек, не желающий делать что-либо благое своему ближнему, сам никогда не испытал спасительной силы Бога.)

Другими словами, благие дела совершаются не ради спасения, но потому что благодаря Христу мы стали здоровыми, положительными людьми. Дерево познается по плодам. Совесть, которая побуждает нас действовать позитивно, во благо ближнего и ради его радости, действует совершенно верно в сфере своей деятельности. Таким образом для нас как бы становится «необходимым» действовать вместе с ближними, исполнять закон, без какой бы то ни было задней мысли заслужить делами расположение Бога. Здоровая, добрая совесть помогает нам выполнить свои обязанности.

Павел, который в своих проповедях настаивал на оправдании через веру, мог в другом месте отметить, что благодать Божия в нем не была тщетна. Он сделал больше, чем кто-либо другой (1 Кор. 15:10).

Но в случае, когда совесть начинает побуждать человека к делам, через которые он должен спастись, можно с уверенностью сказать, что болезнь уже заявила о себе.

Одним словом, совесть тогда является вполне надежной, когда она требует от нас приспособления на социальном уровне, если это не идет вразрез с Божией волей. Но духовник не удовлетворяется этим. Он помогает пациенту социально приспособиться, если только это необходимо. Выполнение социальных норм необходимо тогда, когда они не находятся в противоречии с волей Бога, и поэтому духовник должен так проводить терапию, чтобы это было возможным. Но его задание намного шире, он должен помочь пациенту найти свою идентичность, о чем Павел говорит в Ефесянам: «...К совершению святых, на дело служения, для созидания тела Христова, доколе все придем в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова» (Еф. 4:12-13).

Только освобожденная совесть помогает нам на пути освящения продвигаться к цели постепенно, смиренно следуя по стопам Христа.

От тьмы к свету

Человек, страдающий депрессией, пытается очиститься, отвергая ненависть, сексуальность, отчаяние, подавленность и все, что он посчитал плохим. Отвержение (англ, repression, нем. Verdrangung, швед, fortrang-ning) означает, что человек отталкивает все, что считает неприемлемым. Это требует непомерных усилий и угнетает человека. Самым явным симптомом длительной депрессии является именно усталость. Легкая депрессия, наоборот, ощущается как важный период, когда человек работает без перерыва, часто день и ночь. Люди всегда пытались разрешить проблему депрессии путем приложения еще больших усилий и стараний. Это дает хороший результат, до тех пор пока человек окончательно не падает духом. К явлениям нашего времени относится совершенно новое заболевание под названием burnout или полное сгорание. Когда я читал лекции по этой теме, я заметил, что слушателей намного больше, чем на других моих лекциях.

Человек, впавший в состояние депрессии, нуждается в отдыхе, но в этом случае недостаточно только спать, лежать в постели, он нуждается в том, о чем говорит Иисус: «Я успокою вас». Но чтобы обрести этот покой, ему необходима помощь.

Как же духовник должен понимать отвержение? Это явление психологическое, но не только. Психологическое определение дает только описание того, как явление зарождается, но ничего не говорит о его «ценности» по отношению к релевантности других жизненных ситуации. На общественном уровне речь идет о способности примениться к требованиям, предъявляемым окружением. На этом уровне достаточно того, чтобы человек мог держать себя под контролем и не мешал другим. Но сейчас речь не о том, как достичь этого и какие это возымеет последствия. Посредством отвержения человек выполняет требования, установленные для него на уровне закона. Рассматривая этот вопрос с духовной точки зрения, мы находим еще одно измерение этого явления. Речь идет не только о стремлении выполнить общественные требования, но также и о стремлении выполнить Закон Божий.

Под «Законом Божиим» понимается не некий абстрактный перечень требований, но неизбежные обязанности, касающиеся человеческой сущности, которые человеку необходимо выполнять, если он не хочет однажды прийти к выводу, что обманывал себя и жил во лжи.

Мы заключили, что человек пытается выйти из сложившейся ситуации, отвергая все, что считает неприемлемым. Однако этот «защитный механизм» не будет служить вечно — постепенно через крепостную стену, которой человек окружил себя, начинают проникать отвергнутые импульсы. Порой это происходит с таким натиском, что человек впадает в состояние, подобное психозу, другими словами, он не в силах совладать с происходящим. Иногда это приводит к самоубийству или к попытке его совершить.

Когда душепопечительство ухудшает ситуацию?

Но прежде чем произойдет вышеописанное, человек, если ему позволит гордость, обращается к духовнику. Однако сколь многие предпочитают самоубийство! Когда же человек приходит на прием к духовнику, обыкновенно он имеет вполне определенное представление о том, в какой помощи он нуждается, а именно: «всего несколько минут, чтобы успеть рассказать о своей небольшой проблеме. Может, это не так и важно, но если только на пять минут...»

Пациент желает получить помощь для укрепления отвержения. Он, сам того не зная, просит духовника помочь ему сохранить свою болезнь. Он желал бы услышать строгие наставления, упреки, слова осуждения из Библии. Он чувствует себя сломленным и готов выслушать приговор (а иногда, к сожалению, слышит его, и не всегда только от мирского суда), потому что депрессия может пробуждать чувства страха и вины, которые переходят все разумные границы. Если духовник не возьмет ситуацию под контроль, если он не знаком с явлением депрессии и механизмом ее воздействия, недалеко и до беды. Духовник может дать ввести себя в заблуждение и поставить неправильный диагноз. В профессиональном языке для характеристики подобного рода заблуждения используется термин коллюзия (лат. con — с, ludere — играть).

Как происходит процесс душепопечительства в таких сложных случаях? Возможно, пациент и духовник вместе будут сетовать на злой мир, греховность, равнодушие и пассивность христиан, которые препятствуют проповедованию строгого закона. И атмосфера будет скорее напоминать праздничную, когда они вместе будут «исправлять мир» — ведь пациент смиренно исповедался, а духовник, согласно Слову Божиему, дал ему отпущение грехов.

С легким сердцем пациент отправится домой, дав себе обещание не грешить более. Ему будет казаться, что подавленное состояние в прошлом. Но, к сожалению, депрессия вернется довольно (или даже слишком) быстро. Уже через три дня депрессия может возобновиться и будет протекать глубже и тяжелее, чем раньше, а пациент уже не решается вернуться к духовнику — что тот о нем подумает!

Что же случилось? Пациент в состоянии депрессии при поддержке духовника до предела мобилизовал все свои религиозные силы и попытался упрочить отвержение. Если бы духовник выполнил свою задачу профессионально, он бы определил депрессию правильно и потребовал бы от пациента намного большего, а именно, чтобы тот осознал отвергаемое. Это довольно длительный процесс, требующий продолжительного лечения. И уже после этого духовник помог бы пациенту вырасти и созреть.

Почему же исповедь, которую мы описали в качестве примера, оказала только невротическое воздействие? Потому что «Сверх-Я», связанная законом совесть, не может привести человека к освобождению. На этом примере мы увидели, что «Сверх-Я» только усугубило отвержение и еще больше подчинило человека закону. Пациент попытался своими силами выполнить требования закона (при поддержке религиозных сил), и следствием могла быть депрессия, а может быть, и самоубийство.

Во всяком лечении необходим целостный подход

Конечно, мы можем предположить, что нечто подобное может произойти и на приеме у врача в том случае, если врач не несет ответственности за духовный рост и зрелость своего пациента и не тратит время на его лечение как индивида, как личности. Психиатр может прибегать к помощи успокоительных препаратов и с их помощью облегчать депрессию так успешно, что пациент чувствует себя выздоровевшим. Мы вернемся к этому вопросу ниже.

Однако на самом деле ситуация может оказаться гораздо более сложной, чем представляется на первый взгляд. Обычно отвергнутые силы проявляются через так называемое формирование реакции. Чтобы скрывать нежелательные стремления, «злые силы» из своего сознания человек мобилизует новые, совершенно противоположные тенденции. «Die Verkehrung ins Gegenteil» (превращение в противоположность), как говорится по-немецки.

В связи с депрессией можно указать на следующие, весьма важные тенденции.

Сексуальность оборачивается застенчивостью.

Агрессия превращается в преувеличенную, невротическую дружелюбность. С невротически дружелюбным человеком всегда приятно общаться, но только до того момента, пока не копнешь глубже. Более близкий контакт вскрывает в невротически дружелюбном человеке новые черты, если только он, как это обычно бывает, не найдет какого-нибудь нового пути для бегства, чтобы избежать прямого контакта. Самую большую трудность в этой ситуации составляет то, что духовнику в действительности никогда не удается встретиться с этим человеком, и ему становится ясно, что дружелюбие не является истинной чертой Характера этого человека, но одной только маской.

Подавленность оборачивается необоримым спокойствием, которое разрушает живое общение с людьми.

Отчаяние сменяется надеждой без реалистического взгляда на мир, что раскрывает ее притворный характер. «Как-нибудь все уладится», — уверяет реактивно обнадеженный даже тогда, когда ситуация должна, естественно, вызывать беспокойство. Но в депрессии человек не может позволять себе лишнее беспокойство.

В формировании реакции истинные черты маскируются таким образом, что они копируют положительные черты характера. После этого «Сверх-Я» остается лишь наблюдать за ходом реакций. В качестве примера можем привести ложный опыт спасения, когда пациент вместе с остальными реактивными невротиками испытывает сильное религиозное переживание. Коллективность этой ситуации, другими словами то, что окружающие люди внешне ведут себя так же, создает социальную мотивацию для формирования реакции, одновременно подкрепляя его. Подобное переживание подкрепляется сильной эмоциональной нагрузкой, поскольку изначально человек желает быть принятым безо всяких условий. В этом безусловном принятии заключается также глубинное содержание христианской веры.

Почему мы называем подобное переживание ложным, неправильным? Потому, что принятие человека происходит за счет того, кем он себя представляет, хотя на самом деле истинное его лицо скрыто под маской. Истинное переживание спасения содержит в себе знание об абсолютном принятии Богом.

Ненастоящее переживание спасения весьма хрупко. Поэтому оно должно быть окружено самыми суровыми запретами. В нем никогда нельзя сомневаться, поскольку оно может разрушиться, т.к. основой его служит уверенность, созданная самим человеком, а не искупительным трудом Христа. Искупление Христа представляет собой истину, действительную во всей вселенной, непоколебимую и прочную, разрушить которую человек не способен даже тогда, когда он не в силах объять размеры всего того, что сделал для него Господь.

Нечто подобное можно встретить и в области политики. Как известно, оценки, даваемые этим «избавителям», довольно резки. Кажется, что суровость наказания является лакмусовой бумажкой слабости предлагаемого «спасения».

В процессе формирования реакции совесть рождает ложное переживание спасения, вне зависимости от того, идет ли речь о религии или политике. Однако религиозное переживание, по нашему мнению, более опасно и по многим причинам, особенно с точки зрения психического здоровья. Религия затрагивает самые глубины человеческого существа, и поэтому, наверное, религии так боятся. По этой же причине нам следует более бережно относиться к ней.

Бурное формирование реакции подготавливает почву для различных нарушений психического здоровья, и довольно часто приходится удивляться, почему именно так называемые «верующие» попадают в этот список, ведь принято считать, что вера защищает. Да, это несомненно так, но никто не может утверждать, что находящийся «под законом» человек защищен против силы веры. Читатель может заметить, что мы рассматриваем депрессию и формирование реакции так, будто они полностью отвечают понятию «проклятия подзаконности», описанному в прошлом учении о душепопечительстве. Тогда призывали — и совершенно верно: «Посмотри на Христа, а не на свои грехи!» или «Посмотри на Христа, не надейся на свою совесть, другими словами — на "Сверх-Я"!» Попытаемся использовать слова и понятия, более понятные и близкие современному человеку, и с их помощью представить здесь эту старинную библейскую мудрость.

Почему же «верующие» попадают в число подверженных психическим сдвигам? Ответ достаточно прост. «Верующий» живет более бурной жизнью, чем беспечный странник, идущий по широкому пути. «Верующий» тратит много душевных сил для сохранения внутреннего баланса и связи с ощущением спасения. «Вера» стала упражнением, требующим сил, хотя она сама по себе должна быть отдыхом под защитой Господа, дающего силу утомленному, отдыхом в Его совершенном искуплении.

Истинное переживание спасения — свобода, которую даровал нам Христос

Что такое истинное переживание спасения? Как можно стать причастным к нему? Отдавшись любви. Поэтому подавленный человек должен освободиться от формирования реакции и предстать пред ликом Божиим таким, какой он есть. Он должен отказаться от самоправедности, которая на языке психологии называется отвержением и формированием реакции.

Истинное религиозное переживание не основывается только лишь на эмоциональном факторе и меньше всего на том, что ведет к судорожному отношению к самой жизни. Истинное переживание возрастает с момента встречи с тем Господом, о Котором говорит Библия. Эта встреча означает веру в Бога во всем, безусловную отдачу Ему.

Истинное переживание спасения тесно связано с медленным ростом. Порой оно сопряжено с острым ощущением освобожденности, но его следствием никогда не бывает судорожное усердие, а скорее решение все полнее доверяться Богу, освобожденность и радостное желание принадлежать Ему.

«Он покоит меня на злачных пажитях...» (Пс. 22:2). Истинное переживание освобождает от пут опыта. Оно настолько ново и самобытно, что человек не стремится к его повторению, так как Бог постоянно создает новое. Наступают времена, когда нам придется жить одной верой, без поддержки переживаний. Но в момент рождения веры необходим опыт переживания, чтобы вера могла вырасти в действительность, через которую человек может смотреть на мир.

С одной стороны, живая вера рождается через переживание, а с другой стороны, вера порождает совершенно новые переживания. С ее помощью человек принимает новые мысли и мнения, она обновляет его эмоциональный мир. Опыт и переживание основываются на вере. Действительно великие переживания дарованы лишь тому, кто верит, — даже если чувства не всегда поддерживают их. «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла...». В долине смертной тени, когда чувства и переживания не освещают путь, «...не убоюсь зла, потому что Ты со мною; Твой жезл и посох — они успокоивают меня».

Освобождение наступает, несмотря на подавленную совесть. На место депрессивного «Сверх-Я» вступает здоровая совесть, рождающая зрелую самооценку. Она, в свою очередь, научилась различать свободу и принужденное исполнение, отдых и принуждение. Но пока совесть находится во власти депрессии (читай: закона), она гложет самые глубокие корни здоровой самооценки и имя ей «Сверх-Я».

Депрессивный человек чувствует себя заслуживающим самой строгой кары: ему нет места перед ликом Божиим.

Давайте сравним это с применяемой в лютеранской церкви общей исповедью[30], автор которой, возможно, сам находился в состоянии глубокой подавленности. Неужели это самая лучшая форма для всех?

Депрессивный человек приговаривает себя к смерти и чувствует очень часто, что согрешил против Святого Духа. В 99 случаях из ста, или в 999 случаях из тысячи, когда человеку кажется, что он совершил непростительный грех, причина в депрессии. Именно поэтому каждый духовник должен быть знаком с психологией депрессии и методом ее лечения. Мы знаем, что люди совершают самые отчаянные поступки, как, например, самоубийство, именно в состоянии депрессии. Больная совесть, «Сверх-Я», стоит на стороне смерти, здоровая самооценка, совесть, — на стороне жизни. Американский ученый Эрих Фромм, описывая эти явления, использует термины биофилия и некрофилия.

Депрессия всегда сопровождается потерей чувства собственного достоинства, и наряду с этим становятся возможными всякого рода параноидные мысли. Например, человеку кажется, что за ним следят или что его преследуют. Он не только теряет защищенность, даваемую живой верой, но опускается даже ниже общественного уровня. Он не терпит общения, но погружается в одиночество (Пс. 42), в яму глубокую и темную, как сама смерть, где он терпит муки и издевательства. Ему кажется, что он заслуживает осуждения Святого Духа и что он изгнан за пределы человеческого общества. Все это может быть следствием какого-то религиозного переживания, которое много лет назад было расценено как удивительное, особенно если это переживание зиждилось на самоправедности, т.е. на отвержении, на формировании реакции и прочих принудительных механизмах.

Иногда может случиться и так, что, попав в вышеописанную ситуацию, можно оказаться и вне религиозной системы отсчета. «Не все впавшие в депрессию должны искать причину в неправильном религиозном опыте...» Так я написал однажды, добавив еще: «С таким же успехом совершенно секулярная "самоправедность", другими словами, приспособление к социальной среде с помощью отвержения и формирования реакции, может привести к разрушительному результату». Ныне я понимаю, что мое тогдашнее суждение оказалось поверхностным, поскольку представленный выше секулярный путь к депрессии является лишь описанием ложной религии. Ее богом является общество, как утверждает французский социолог Дюркгейм. Религия Дюркгейма существует, но говорит он отнюдь не о вере в Иисуса Христа. Христос никого не приведет к депрессии, ибо ведет Он к свободе. «...Стойте в свободе, которую даровал нам Христос...» (Гал. 5:1). Слова Иисуса часто получают неверную трактовку, вера во Христа уподобляется поклонению обществу! Это весьма достойно сожаления. Мне хочется утверждать словами из Откровения Иоанна Богослова: «Блажен читающий... и соблюдающие написанное в нем»!

Таким образом мы видим, что депрессия является одной из форм секуляризированной религии, последствия которой должны заставить нас задуматься. Фрейд первым указал на связь любого невроза с религией, но он сильно ошибся, посчитав, что противоположное тоже верно, т.е. что всякая религиозность имеет якобы невротическую почву.

Помощь пациенту, страдающему депрессией

Не станем здесь повторять положения, рассмотренные нами в связи с характеристикой личных качеств и способностей духовника. Предположим, что все, о чем говорилось раньше, составляет основной запас знаний духовника. Теперь обратим особое внимание на процесс лечения депрессии. Опираясь на вышесказанное, рассмотрим возможные способы действия духовника.

Находящийся в состоянии депрессии человек немногословен, и поэтому иногда приходится тратить много времени для завязывания разговора. Ранее мы подчеркивали значение наблюдения и принятия во внимание откликов пациента, но в случае с депрессией для возникновения диалога требуется длительное время. Могут пройти недели и даже месяцы, прежде чем духовник получит ответ на свои слова или отклик на свое активное присутствие. На основе опыта можно сделать вывод, что иногда может выявиться многое, вначале остающееся незамеченным.

Далеко не всегда депрессивный человек осознает, что в глубине его души может таиться масса отвергаемых им мыслей и событий. Иногда приходится объяснять пациенту психологические механизмы, то, как они работают, какое влияние оказывают на его личность. Смысл этого заключается в том, чтобы в конце концов побудить пациента не прибегать больше к отвержению, так чтобы постепенно он начал осознавать и разрабатывать мысли, спрятанные в подсознании.

Часто встречаешься с тем, что пациент вырос в среде, где на сексуальность накладывали табу, о ней просто умалчивали. С помощью жестов и мимики эту тему исключали из семейных разговоров. Мне часто приходилось замечать, что большая часть сексуального развития пациента находится не позади, как это должно быть, а в будущем, даже если ему исполнилось 20 или 30 лет. В таких случаях необходимо помочь пациенту по-новому отнестись к своей сексуальности. Однако далеко не достаточно лишь сказать, что пациент должен отнестись к своей сексуальности положительно. Часто духовнику приходится длительное время следить за ростом и процессом созревания пациента.

С одним из пациентов я работал уже на протяжении двух лет, когда он наконец понял свою проблему и решился принять свои чувства и новую тождественность. Когда мы достигли цели, у него родилось следующее стихотворение:

Теперь живу надеждой,

Но рассказать я должен,

Как я блуждал во тьме,

Когда ее не знал.

Боялся утонуть

В бездонном море жизни,

Но страха больше нет,

И под ногами твердь —

Ушла опасность прочь.

Как мы уже подчеркивали, при депрессии немаловажную роль играет агрессивность. Представим отрывок диалога, целью которого было помочь пациенту осознать свою внутреннюю обиду, самоуничижение:

У меня полностью отсутствует тяга к жизни. Честно говоря, я уже пытался убить себя, но хотел организовать это так, чтобы никто не понял, что это самоубийство.

Тогда родным было бы легче это перенести.

Но постоянно из головы не шла мысль, что Бог знает все.

Что-то, значит, помешало тебе?

Тогда в меня попал осколок. Пуля пролетела мимо, и хотя я истекал кровью, я знал, что останусь жить.

Так разворачивается этот диалог — речь идет об одном случае, после чего человек этот до срока вышел на пенсию по инвалидности.

Так выглядит моя нога. Но я вовсе не обижен (пациент делает на этом акцент).

Вы совсем не обижены. Почему вы так подчеркиваете это?

Потому что это так. (Пациент строго смотрит в глаза духовника.) Кажется, вы сомневаетесь.

Да, должен признаться, сомневаюсь.

Это как-то связано с моей депрессией?

У меня есть очень простая теория, согласно которой депрессия возникает из-за отвергнутой обиды. Самоубийство есть следствие презрения к самому себе, если обратиться к точке зрения Карен Хорни...

Я никогда не задумывался над этим.

Здесь можно остановиться. На этом примере я хотел показать, как в этом случае духовник обошелся с таким явлением, как отвержение.

Далеко не всегда мы можем заговорить об этом прямо и сразу. Только опыт сможет определить, когда настанет момент вывести на поверхность глубоко запрятанные проблемы. Трудно решить и то, как в каждом конкретном случае лучше приступить к делу, но научиться этому можно.

В центре всего суд и помилование

Под давлением своего «Сверх-Я» человек, страдающий депрессией, обратившись к духовнику, ждет от него помощи, дабы утвердиться в своем отвержении. Мы уже заметили, что «Сверх-Я» является одним из мощных факторов, толкающих человека на путь отвержения, компенсации, формирования реакции. Таким образом, мы описали случай, который раньше в области душепопечительства назывался установлением самоправедности. Знакомый с содержанием Послания к римлянам знает, что в нем рассматривается именно эта проблема. Павел предсказал, сколь разрушительным для человека может быть подобный путь решения противоречий. Он может привести человека к еще более острому ощущению виновности. Истинная виновность сопровождается чувством подавленности, личной нечистоты, безнадежности, и человек часто ощущает себя во власти злых сил или даже одержимым бесами.

В подобных случаях психологи говорят о садистическом (например, Эрик Эриксон, США) или чрезмерно строгом «Сверх-Я». Некоторые пытаются решить проблему, заставив «Сверх-Я» отказаться от своих требований. Такой линии придерживался терапевт, к которому достаточно критически относился уже известный нам Бубер. Многие христиане также противятся подобному способу лечения, считая, что нарушают авторитет закона и святость Бога. Такая точка зрения верна, и не потому, что их совесть говорит всю правду, но потому, что человек не может освободиться, борясь с требованиями или рассуждая о том, свят закон или нет.

К свободе ведет другой путь, сторонники которого подчеркивают сохранение святости Бога. Так мы подошли к ситуации, о которой говорил Кьеркегор. Он предсказал, что в какой-то момент терапевт окажется на распутье, после чего должен будет направить пациента к теологу.

На каком этапе это имеет место? Тогда, когда достигнуты «врата милости», как это раньше называлось в душепопечительстве. На основании многочисленных примеров мы пришли к выводу, что единственное, что может помочь пациенту в состоянии депрессии, это сознание того, что Бог милостив, и что человек может оставить все свои собственные усилия и отдать себя в руки Божий. Подавленный человек может испытать любовь Бога — не благодаря его собственным усилиям и поступкам, но вопреки им и вне зависимости от них.

Конечно же, мы можем подготовить почву для принятия Божьей милости в течение всего процесса душепопечительства, если в нашем отношении к пациенту будет видна Божья милость. Так мы поступаем, учась отвергать морализм и принимать пациента таким, каков он есть.

Шизоидный характер

Юнг обратил наше внимание на мудрость, которую открывают нам древние предания и сказки. Каждому из нас случалось иногда в сказке почерпнуть для себя какую-то истину. В начальной школе в праздник Рождества мы пели песню: «Восстают стены крепости...» Я тогда не понимал, что речь не просто об игре и что в этих словах заключен действительно очень глубокий смысл. Стена существует, и составляют ее не кусты шиповника — иногда она сделана из прочного, непроницаемого бетона.

Стена невидима. Лишь опытный терапевт или духовник способен увидеть ее.

Как-то раз к нам в гости пришел один мужчина. Он весело поприветствовал мою жену:

— Разве вы меня не помните? Мы несколько раз встречались в Лонгхолмене.

Да, совершенно верно. Мы действительно познакомились с ним в стенах известной стокгольмской тюрьмы. После этой встречи этот мужчина несколько раз приходил к нам домой, пока моя жена не предложила ему обращаться к нам на «ты», поскольку мы сами обращались к нему по имени. Потом прошло года два прежде, чем он пришел снова.

Как может дружеский жест иметь столь серьезное последствие? Почему дружелюбие часто наталкивается на неблагодарность? Для того чтобы понять это, необходимо знать людей. Последние исследования выявили разновидность невроза, от которой наиболее страдают современные люди[31]. Он характеризуется подавленностью в отношениях с людьми. Подавленное состояние становится невыносимым, когда взаимоотношения превращаются или должны бы стать более доверительными. Особенно сложная ситуация возникает в тех случаях, когда отношения перерастают в дружбу, требующую обязательств. Все более или менее постоянные отношения воспринимаются как угроза.

Почему эта «болезнь» проявилась именно в наше время? Частично ответ на этот вопрос я получил, встретившись с одной молодой женщиной, которая недавно стала матерью. Ребенок часто плакал, и по ночам, так что родителям часто приходилось не спать. Молодая мать рассказала, что получила от соседей и друзей множество «хороших» советов: неужели нельзя обить чем-нибудь стены детской, чтобы не слышен был плач ребенка? Или, может, лучше унести плачущего ребенка в подвал и носить ему еду туда...

Примерно в то же время я услышал о смерти одного малыша. Он был оставлен один на всю ночь и утром был найден мертвым. Значит, ребенка могли оставить одного на долгое время, только бы его плач не мешал другим!

Родившись, ребенок требует тепла и любви, а если его оставляют одного на целые сутки, плачущим и без ласки, то итогом может быть лишь одно — нарушения в развитии и психике. Справедливость этого утверждения особенно хорошо известна тем, кто в течение многих лет пытался справиться с разрушительными последствиями глупости, легкомыслия людей и отсутствия любви. Раны открываются лишь позже, и тогда часто оказывается, что это затрудняет нормальное общение.

Влияние шизоидных черт характера на совесть

Подобная болезнь не всегда проявляется в детские или молодые годы. Душа мобилизует силы противодействия, которые могут оказывать влияние достаточно долго. Возможно, кризис наступает лишь после 40 лет. Потрясения детства дают о себе знать во время тяжелых жизненных ситуаций, и из таких периодов является первым переходный возраст. Другие переживают стресс во время выпускных экзаменов в школе, учебных сессий в институте или университете.

Дети, живущие за счет компенсирующих сил, обычно проявляют себя как хорошие ученики, учителя благоволят к ним — и это может быть их первым позитивным переживанием. Свет посетил класс, и учитель может быть горд своим гениальным учеником! Но он и не предполагает, что ожидает этого ребенка в будущем, и бывает чрезвычайно удивлен, когда круглого отличника уводят в психиатрическую лечебницу.

Мы ни в коем случае не хотим утверждать, что у всех детей, не знающих проблем с учебой, обязательно присутствует подобный фон, что их психика шизоидна, что у них есть трудности в общении с другими людьми. Но, к сожалению, слишком многие вынуждены нести подобное бремя всю свою жизнь.

Когда шизоидный человек делится тем, что творится у него в душе, это обычно пугает. Ему часто снятся сухие выжженные солнцем пустыни. У отделившегося от общества человека здоровая самооценка отсутствует. Ощущение пустоты и своей никчемности опустошает его внутренний мир, а постоянное чувство страха и подавленность вселяют в него стремление к смерти. Демоны саморазрушения танцуют в нем пляску смерти, побуждая к самоубийству.

Если человек, подверженный депрессии, осуждает себя на смерть, не выдержав довлеющего над ним чувства своей виновности, то шизоидный человек выносит себе смертный приговор из-за страха жить. Он взывает о помощи из пропасти пустоты, но просит ее не у Бога, а у смерти. Окружающая его пустота бездонна и безгранична, все начинает ему казаться несуществующим. Человек живет с ощущением всеобъемлющей онтологической пустотой. Другими словами, вся вселенная, включая его самого, для него пуста и бессмысленна.

Как это — быть человеком?

Один тяжелобольной с шизоидными чертами психики однажды спросил меня: «Скажи, как это — быть человеком?» Как это можно описать? Как можно описать свет тому, кто родился слепым?

Вопрос больного впрямую связан с одной из затронутых нами выше установок душепопечительства — эмпатией, сопереживанием. Мы не можем входить в контакт с отделившимся от общества человеком, общаясь лишь на вербальном уровне. Пациент нуждается в сопереживании, и он спрашивает об этом, уже когда задает вопрос: «Вы меня поняли?» Тот, кто постоянно жил, отгородив себя от людей непроницаемой оболочкой, вряд ли может развить в себе подобную способность. Это объясняет нам, отчего Бог часто призывает к Себе в качестве Духовников людей из числа тех, кто знает, что такое мука, подавленность, отделенность, отвержение.

Как это — быть человеком? Что заключено в этом вопросе? Может быть, искорка надежды! Больной знает, что кроме того душевного состояния, которое он переживает сейчас, есть и множество других. Именно здесь и должны проявить себя возможности терапии. Но мы должны уяснить, что шизоидному человеку гораздо ближе гнилой пень, червь (Пс. 21:7) или ненавистное насекомое, такое, как скорпион, чем человек.

В некоторых случаях подобный больной может считать себя преступником, и тогда он чувствует себя годным лишь на то, чтобы совершать преступления. С этой точки зрения можно объяснить некоторые виды сексуальных преступлений. Такой человек может ощущать влияние пола лишь в чуждой для человека ситуации. Требования его совести так резко сталкиваются тогда с общественными нормами, что можно говорить о заблудшей совести. Говоря о садизме, можно отметить, что больной ощущает себя искренним лишь в садизме, лишь в этом извращении. (Садизм проявляется в разных формах и где угодно — в школе, на заводе, в офисе и т.д.)

При обсуждении этих вопросов обычно во всем винят социальные условия и общество. Это действительно суровый приговор — столь же сурово и требование, которое обязывает общество воспитывать детей. Я лично еще не встречал такого общества, которое воспитывало бы хотя бы одного ребенка. Ведь дети находятся под опекой отдельных людей, труд которых оплачивается из общественного кармана. Если мы проводим лекции или организуем курсы по вопросам детского воспитания и психического здоровья, то на занятия к нам придет не общество, а люди, получившие от него задачу, которая для многих из них непомерно тяжела.

Если в болезни обвиняют общество, то речь идет о неверной реакции людей, это общество составляющих.

Апелляция в данной связи к обществу указывает и на многое другое. Неоспоримо, что многие «болезни» невозможно редуцировать, основываясь на данных анатомии, химии, биологии. Эмиль Дюркгейм считает, что социология придерживается своих законов, которые надлежит изучать социологическими методами. При ближайшем рассмотрении становится ясно, что он прав.

Дюркгейм также прав, говоря, что религия является явлением социальным. Мы должны обратить внимание на то, что многие психические заболевания не являются заболеваниями отдельных людей, в том смысле, что для их лечения анализировать следует не только индивида. Ведь пробку на дороге нельзя объяснить, изучив состояние только одной машины. Мы должны знать правила игры, принятые людьми. Именно это нам важно при анализе проблем шизоидного человека.

По мнению многих, речь идет о социально-политической проблеме. Мы утверждаем, что проводя правильную социальную политику, можно влиять на то, что у детей не будут отбирать матерей, когда они нужны им больше всего. Однако верно также и то, что если настоящая любовь отсутствует, то социальная политика в этом случае ничем не поможет. Христос подходит к проблеме с двух сторон. Мы как христиане должны поступать таким образом, чтобы дать возможность подавленному человеку родиться заново и проявить любовь к своему ближнему, даже если это лишь ребенок.

Однако следует учесть, что если мы попытаемся помочь человеку, обладающему тождественностью преступника, обвиняя во всех грехах общество, то мы совершим непоправимую ошибку. Если помощь заключается в том, чтобы снять ответственность, то в этом случае человек лишается также и свободы — свободы выбрать здоровье. То же самое происходит, если во избежание морализации говорят о «болезни», когда вопрос стоит о грехе. Некогда ведущий американский психиатр Карл Менинджер коснулся этих вопросов в книге Куда делся грех? (Whatever Became of Sin?) Менинджер пишет, что, избегая ответственности, современный человек хитроумно видоизменял всякий грех, а тем самым и ответственность, трактуя его как болезнь, как будто человек не несет никакой ответственности за свою болезнь. Собственно, к этому призывали врачи с их манией опеки над людьми, и вместо того чтобы лечить людей, они создали целые полчища хронических больных. Причина в пациенте, а не в способе лечения. Это заблуждение вскрывается Менинджером. Кроме того, он указывает на скорый распад общества в случае, если понятие греха не получит должной оценки. Только тогда мы можем ожидать собственного выздоровления, если осмелимся назвать грех грехом и не будем пытаться избежать ответственности за него.

Быть субъектом

«Болезнь» никогда не освобождает человека от обязанности и права быть свободным и от осознания своей ответственности. Другое дело, когда шизоидный человек действительно нуждается в помощи, дабы совладать с бременем ответственности. Тогда духовник должен применять такую терапию или душепопечительство, которая способна помочь заблудшему человеку выздороветь. Одни психотропные препараты не помогут, нужен динамический индивидуальный подход.

Это говорит о том, что нам часто приходится начинать с начала. «Я отказываюсь выздоравливать прежде, чем проживу счастливое детство», — сказал мне один из пациентов. В некоторых случаях больной сам подсказывает, какая форма терапии ему необходима. Мы можем сказать, что в конце концов он сам должен быть своим терапевтом. Об этом говорил еще Платон в диалоге «Пир», а также доктор Берни Зигель в книге Любовь, медицина и чудеса (Karlek, medicin och mirakel). Врач должен подсказать пациенту способы его лечения. Если он сам не может догадаться об этом, ему необходима поддержка. Как мы уже отметили, довольно часто нужно возвращаться к самому началу, в самое детство и к обидам, нанесенным пациенту в то время. «Всю жизнь мне казалось, что я нахожусь на передовой», — так описал свою жизнь один пациент. Ребенок столь же беззащитен, как и солдат на фронте. Его страх и смятение подобны ощущениям солдат, оказавшихся на передовой.

Прежде всего необходимо создать правильный контакт и только после этого прислушиваться к тем движениям души, от которых идет волна в сторону жизни и здоровья. Это необычайно тонкая и требовательная задача, потому что шизоидный человек нуждается в близости, но не выносит ее. Поэтому очень важно определить верную дистанцию между собой и пациентом. Здесь от терапевта требуется терпение, и постоянство его любви подвергается испытанию, потому что каких-то видимых результатов или шагов вперед можно ожидать еще не скоро. Также не следует забывать, что излишняя активность духовника сопряжена с определенным риском.

Как-то раз мне пришлось трижды провести сеанс по одному часу и не сказать пациенту ни слова. В начале четвертого сеанса я сделал попытку начать диалог, и в результате на следующий сеанс пациент не пришел. Он написал письмо, в котором объяснял, что поддерживать диалог — выше его сил!

С другой стороны, терапевту приходится стимулировать все положительные эмоции пациента для того, чтобы возбудить процесс. Та первоначальная пассивность, о которой говорил Роджерс, не приведет ни к какому результату, хотя сам по себе метод его хорош на начальном этапе. Гаэтано Бенедетти рассматривает эту проблематику в книге Клиническая психотерапия.

От отстраненности к привязанности

Если и когда шизоидный человек освободится от своей отстраненности от общества, за этим следует стадия его привязанности к терапевту, духовнику. В этом случае неопытный духовник может испугаться. Он думает, что его метод ошибочен, поскольку итогом лечения вместо освобождения явилась зависимость. Это естественная стадия, поэтому не следует беспокоиться и уделять этому слишком большое внимание. Нужно понимать, что пациент пережил настоящий переворот, и это требует от терапевта много сил, поскольку он должен помочь пациенту освободиться от зависимости. Духовник во всех своих действиях должен стремиться к тому, чтобы пациент мог реализовать себя. В этом случае духовник должен быть готов использовать свой авторитет, особенно в будущей стадии освобождения. Однако торопиться не следует, потому как процесс может продлиться месяцы. Мы постоянно получаем напоминания о правильном использовании своего времени. И вот нам предоставляется возможность убедиться в том, что наша работа действительно приносит плод.

Шизоидный человек иначе ощущает свою виновность, чем подавленный. При подавленности речь идет о своего рода динамическом заряде, о следствии собственных поступков пациента. Ведь он существует и мог поступать неправильно. Он боится того, что он смог сделать.

Но с шизоидным человеком дела обстоят иначе, его поступки не обвиняют его. Собственно говоря, не существует личности, способной на поступки. Виновность прячется в неэкзистенции пациента. Шизоидный человек не виноват в чем-то, а он в личности своей отождествлен со всей виновностью. Он виновен таким же образом, как и прах земной, потому что он является лишь не имеющей никакой цены грязью, а не благородным камнем или золотом. Шизоидный человек не согрешил против Святого Духа. Вполне возможно, что он не совершал никакого прегрешения и ему совсем не обязательно ощущать себя в чем-то провинившимся.

Может ли больной быть виноват?

Является ли подобное чувство вины полностью иррациональным? Ни в коем случае. Согласно Библии, греховность определяется не тем, что мы сделали, но тем, чего мы не сделали. Иисус учит об этом в своей притче о последнем суде. Какое-то конкретное действие не делает жизнь человека греховной, все дело в том, на чем зиждется жизненная позиция этого человека. Речь идет о любви или о ее отсутствии, а отделившийся от общества человек не в состоянии любить. Никто не может любить в одиночку, потому что любовь предполагает общение. Именно поэтому чувство вины шизоидного человека не иррационально, но стрелка его направлена на здоровье. Для того чтобы выжить, он должен научиться любить.

Может ли больной быть виновным? Виновность содержит в себе признание одного требования. Это требование любви существует постоянно. Мы никому не поможем, если станем освобождать от ответственности по отношению к себе самому. Также мало пользы ближнему от нашей морализации или обвинений в его адрес. Мы можем оказать настоящую помощь ему лишь в том случае, если сами способны встать с ним рядом и нести бремя ответственности. Но мы никогда не должны делать это за него, потому что этим мы лишаем его права быть живым, действующим субъектом и начинаем заниматься опекунством.

Некоторые церковные духовники пытались освободить человека от вечной ответственности на основании его болезни, как будто Слово Божие обращено только к здоровым людям. Упрощая себе задачу, к психиатру отсылают и тех, кто вовсе не нуждаются в такого рода помощи. Когда человек страдает от чувства вины или отсутствия цели в жизни, психиатр так же беспомощен, как и духовник, — и даже в большей мере, если он одновременно не является духовником.

Шизоидный человек заставляет нас играть двойную роль, отчасти для того, чтобы мы могли пройти вместе с пациентом через всю его болезнь до последних ее проявлений, но и затем, чтобы больной смог ощутить свою ответственность как субъекта, хотя бы даже путем проявления психических аномалий.

Иисус пришел для того, чтобы открыть нам нашу болезнь, виновность и неспособность к любви. Он не пришел ни судить нас, ни уверять, что все хорошо в нашей жизни, что не нужны никакие перемены. Он пришел спасти грешников, другими словами, излечить больных. Он не пришел судить этот мир, но пришел, чтобы пробудить его для понимания необходимости помощи. Каждый человек нуждается в помощи, чтобы жизнь его не пропала.

Задачей церкви является свидетельствовать о Христе так, чтобы больные могли выздороветь и научиться любить. Истинное прощение включает в себя не только освобождающее с правовой точки зрения действие, но и терапевтический процесс. Библейское прощение нельзя проповедовать без одновременной работы по лечению «болезни», вызвавшей состояние отсутствия любви. Другими словами, необходимо мотивировать шизоидного человека так, чтобы всеми своими силами он искал помощи, а не смерти.

Шизоидный человек неверно трактует Библию

Шизоидный человек, не сознающий своей болезни, искажает Слово Божие. Он считает, что он естественно и буквально следует, например, учению Иисуса об отрицании самого себя. Он может объяснять свое чувство неполноценности и притеснения, ненависть и ревность, царящие в его сердце, как смирение. Несение креста, по его мнению, означает ощущение шизоидной подавленности. Во всех этих трактовках есть одна ошибка — Иисус в них не рассматривается как Спаситель, Избавитель. Обещание жизни с избытком является для больного иррелевантным понятием, которое трактуется через одухотворение как умственная высокомерность. С другой стороны, больной компенсирует те черты своей личности, которые он считает неполноценными, путем объяснения до тех пор, пока ему не удастся уверить самого себя в собственном превосходстве. Он пользуется религией неправильно, использует ее как игрушечную лошадку, с помощью которой он станет более святым, чем другие.

Если такой человек станет проповедником, то это не Слово становится плотью в его проповедях, а плоть вновь и вновь становится словом. Эти прекрасные, философские и несравненно мудрые слова напоминают, правда, в искаженном виде, слова Павла: «И когда я приходил к вам, простые братья, приходил, чтобы вы хотя бы однажды могли услышать превосходные слова мудрости, в которых я специализирован» (ср. 1 Кор. 2:1). И деятельность проповедника не принесет ожидаемого плода, потому что лишь некоторые шизоидные прихожане смогут понять возвышенную и абстрактную мудрость, заключающуюся в его словах.

Отказ от самого себя возможен только тогда, когда человек осознает свою тождественность, когда он «существует». Когда же у человека отсутствует свое «Я», у него нет ничего, от чего можно было бы отказаться, кроме, возможно, гордыни, которая мешает ему искать помощи и освобождения у Того, Кто один знает нас в совершенстве и поэтому может призвать каждого по имени.

Здоровая, добрая совесть всегда на стороне здоровья, но одна она не сможет произвести здоровье. Истинно здоровая совесть призывает человека к Иисусу. Она может распознать болезнь, но здоровье — духовный рост и зрелость — есть дар Евангелия. Нам необходима дисциплина закона, но прежде всего мы нуждаемся во вдохновлении оживотворяющей любви.

Прийди, Дух Святый! Проповедуй нам Христа и освободи нас от всякого самодельного спасения!

Об отношениях душепопечительства и психотерапии

В последнее время много рассуждали об отношениях психотерапии и душепопечительства. Причем под психотерапией подразумевалась деятельность человека, получившего образование психолога, основным инструментом которого, применяемым для восстановления отношений между людьми, является диалог с пациентом. В этом отношении терапия напоминает работу духовника, и именно поэтому вопрос, сформулированный в заглавии, оказывается более сложным, поскольку оба метода, по-видимому, касаются одной и той же грани человеческой личности. Поэтому пришли к выводу о необходимости разграничить сферы их применения, что, по мнению многих, невозможно. Если бы терапевт ознакомился с содержанием этой книги, он мог бы подумать, что вопросы, затрагиваемые в ней, относятся к его профессии, с другой стороны, теолог может не принять некоторые рассматриваемые здесь проблемы, а также с сомнением отнестись к тому, что Слову Божию, молитве, благочестию отводится слишком мало места.

Вполне естественным покажется вопрос о том, обеспечивает ли использование Слова Библии в процессе лечения то, что это лечение можно называть душепопечительством? Неумное использование Слова Книги в некоторых случаях может даже помешать. Кое-кто склонен в любом нетипичном поведении видеть влияние злых духов, а иногда их пытаются изгонять даже в тех случаях, когда к тому нет ни малейших оснований. Известно что злые силы могут воспользоваться человеческими комплексами, но каждый душевный комплекс (если придавать слову «комплекс» Юнговское значение, идентичное общепринятому) не есть итог деятельности личностных демонов.

Однажды один из пациентов рассказал следующее: «Он провел меня в комнату и уже там, не спросив моего разрешения, начал изгонять из меня злых духов. Мне казалось, что меня насилуют, унижают, и самое главное, я чувствовал себя непонятым».

В вышеописанном случае пострадало доверие пациента к своему духовнику.

Давайте представим человека с тяжелой формой шизофрении, у которого полностью отсутствует свое «Я». Собственно говоря, он никогда не рождался для жизни и нуждается в Евангелии, которое призывает человека к действительной жизни (Рим. 4:17). Если духовник не примет во внимание состояние такого человека, а в соответствии с Библией даст ему совет отказаться от самого себя, последствия могут быть ужасными. Единственным достижением подобного лечения будет укрепление путей и механизмов, приведших к разрушению тождественности. Обращающемуся за помощью провозглашают несение креста (хотя его крест и так слишком тяжел), и все это вместо того, чтобы рассказать ему о Христе, Который уже пронес наш крест для того, чтобы мы чрез Него обрели жизнь и жизнь с избытком. Использование Слова Библии в этом случае явно недостаточно!

Далеко не просто определить рамки, охватывающие деятельность духовника, то же касается и психотерапии, внутри которой существует множество школ и учений о здоровье. Является ли примененное лечение истинной терапией, если оно основывалось на взглядах профессора А или доктора Б? Является ли медицинская степень или степень доктора философских наук гарантом ценности терапии? Или достаточным ли гарантом является то, что человек закончил известные курсы, имеет соответствующий диплом или практический опыт?

Терапия не есть замена сердца

Еврейский мыслитель и писатель Мартин Бубер в своем предисловии к книге Ганса Трюба Исцеление от встречи[32] описывает, как одна женщина увела чужого мужа. Вскоре она сама попала в подобную ситуацию, что привело ее в состояние глубокой депрессии, и она жестоко страдала от мук совести за свой поступок. Таким образом, совесть свободна действовать в верном направлении даже во время депрессии, однако она больна, когда начинает призывать человека к самоубийству.

Женщина обратилась за помощью к одному из учеников Фрейда, и «лечение» «удалось». Вскоре эту женщину можно было встретить в разного рода увеселительных заведениях. Мук совести и мыслей о покаянии как не бывало.

«Подобное не является терапией, — пишет Бубер. — В данном случае речь идет о замене сердца. Человеческое сердце из плоти и крови заменено каменным».

Значит, и у терапевта есть две возможности. Он может либо помочь больному достичь здоровья, либо убрать симптомы и сделать так, чтобы пациент «забыл» о них (часто это обходится слишком дорого).

Что бы означала истинная терапия в этом случае? По словам Бубера, муки совести и следующее за ними состояние депрессии могли бы послужить предпосылками для обретения истинного здоровья. Женщина могла бы излечиться от легкомыслия и отсутствия морали, которые позволили ей лишить другого человека мужа. Она смогла бы созреть до понимания ближнего, что означает раскаяние и заглаживание проступков, другими словами, депрессия могла бы стать пробной смертью, из которой, после душевного перелома, родилась бы новая жизнь.

Можно сделать вывод, что известный ученик Фрейда понял смысл «самовыражения» неправильно. По его мнению, оно означало выражение эгоизма, когда, по мысли Бубера, оно означает вышеописанное развитие гуманности и морали.

Используя выражение апостола Павла, можно сказать, что ученик Фрейда «помог» женщине опираться на закон, «...противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих» (Рим. 7:23). По представлению Бубера и автора этих строк, истинной терапией явилась бы такая помощь этой женщине, чтобы она могла исполнить закон, который находит «...удовольствие в законе Божием» (Рим. 7:22).

Терапевты всегда пытались обойти эту проблему, утверждая, будто занимают нейтральную позицию в моральных вопросах. Они нейтральны в вопросах мировоззрения, по их мнению, пациент должен сам выбрать свою позицию по отношению к подобным вопросам.

Теория сама по себе заманчива, однако не имеет под собой никакой почвы. И никто иной, как Роджерс, убедился в этом на собственном опыте. В ходе терапии встают вопросы, на которые настоящий терапевт должен уметь отвечать. Мы знаем, что психоаналитики редко берутся за лечение пациентов, не обладающих достаточной мотивацией выздоровления. Они уже заранее ставят условием лечения желание больного измениться и ждут, чтобы он относился к терапевту с достаточной долей уверенности.

Если в вышеописанной ситуации терапевт напускает на себя нейтральность, он поступает чрезвычайно наивно и в действительности не знает динамики терапии. Это бесспорно доказала в своей знаменитой книге Оценки в психотерапии[33] всемирно известный психолог Шарлотта Бюлер. Она показала, что в работе терапевта руководящая роль отводится ценностям, которые он сам выбрал основой своей жизни. Если Фредерик Ферре[34] прав в своем высказывании, что религия является одним из способов оценки, то на основании этого можем сделать вывод, что любая терапия в последнюю очередь основывается на религии (естественно, под религией мы не подразумеваем лишь христианство).

В вышеописанном примере исходной точкой терапевта является взгляд, согласно которому высшая ценность жизни — способность наслаждаться (современная форма эпикурейства) и избегать боли и подавленности. Муки совести, депрессия, боль рассматриваются как зло, которое необходимо изгнать. Их считают собственно болезнью, хотя на самом деле они являются лишь симптомами, правильное понимание которых может помочь терапевту в поиске истинной болезни. В предыдущем случае это могла бы быть наивная незрелость женщины и эгоцентрическая приземленность: она не могла воспринять свой поступок как неправильный, хотя и принесла боль другому человеку.

Критерии ближнего

С одинаковыми на то основаниями мы можем спрашивать как о том, что делает терапию терапией, так и о том, что делает душепопечительство душепопечительством. Вопрос и в том, и в другом случае одинаково сложен.

Снова мы возвращаемся к вопросу о здоровье. Является ли критерием здоровья то, что у человека нет заразных болезней, рака или проблем с пищеварением, и, стало быть, он вполне может во время своего отпуска уехать на юг и беззаботно нежиться на солнце? Является ли истинно здоровым человек, здоровый физически, но сосредоточенный на одном себе, так что совместная жизнь с ним невозможна? Или пациент, пришедший в больницу для обследования? У него не находят ничего, никаких симптомов, никакой болезни, но однако он не хочет жить...

С другой стороны, некоторые так могут использовать свои травмы и страдания, что нам хочется сказать, что и будучи полностью «здоровыми», они никогда не пребывали бы в таком здравии, как сейчас, когда они «больны».

Здоровье означает использование человеком всех своих сил на созидание. Это скорее позиция, чем состояние. Это есть желание жить, мотивация, содержащая вдохновение, желание помогать ближнему, особенно тому, у кого нет стремления жить. Сущность здоровья определяется желанием жить, которое не становится меньше, оттого что мы претерпеваем страдания или осознаем, что тленны.

Мы можем определить здоровье так же, как и душепопечительство: человек здоров, если он воплощает себя (ср. с понятием «Selfhood» (индивидуальность) Нибура)[35] в гармонии со своими духовной и биологической сущностями. Так понятое здоровье означает воплощение себя как истинно человеческого индивида. Речь идет о разделении биологического и духовного.

Биологическая сторона традиционно относилась к сфере терапии, а духовная сторона возлагалась на плечи духовника. Таким образом, нашлось элегантное и по-своему ясное разделение.

Является ли подобное разделение достаточно удовлетворительным и выявляет ли оно действительную связь терапии и душепопечительства? Многие авторы считают именно так и предостерегают духовника от вмешательства в сферу компетенции терапевта. Подобная же тенденция, насколько мы понимаем, прослеживается во взглядах «великого старца» норвежского душепопечительства Педера Олсена[36]. Проводя грань между душепопечительством и терапией, Олсен считает целью душепопечительства спасение души, а целью психотерапии — здоровье. Олсен отказывает им от взаимозависимости, хотя признает, что разделить их невозможно. Душепопечительство может облегчить или затруднить лечение человека, но то же самое, к сожалению, можно сказать и о терапии. Тем не менее Олсен так и не ответил на вопрос о том, как зависят и в чем друг от друга душепопечительство и психотерапия.

Это вовсе не удивительно, ибо вопрос чрезвычайно сложен. Человек не является суммой биологического и духовного факторов. Как биологическое существо он к тому же и духовен, и, наделенный духовными функциями, он все же постоянно является биологическим созданием. Первый член веры о сотворении не опровергает ни второго об искуплении, ни третьего об освящении. Природа не разрушается при излиянии Святого Духа. Нам необходимо учитывать неразделимость человеческой целостности даже тогда, когда мы проводим черту между духовным и биологическим!

Гениальный еврейский терапевт Виктор Франкл[37] четко проследил эту взаимосвязь. Свой метод он назвал логотерапией, и его замечания требуют серьезного внимания. Франкл заметил, что в ходе терапии у больного возникают духовные вопросы. С другой стороны, он полагал, что больной может выздороветь под воздействием душепопечительства. Таким образом, мы можем эмпирически показать существование диалектики здоровья и можем определить один из важнейших тезисов:

Если применяемое нами душепопечительство мешает человеку выздороветь, то в наш метод закралась существенная ошибка. С другой стороны, если применяемая нами терапия является препятствием на пути духовного взросления и роста (спасения) человека, то в этом случае терапия неверна и противоречит принципам здоровья.

Верная терапия и верное душепопечительство поддерживают друг друга и одновременно являются критическими мерилами друг друга.

В примере, приведенном Бубером, терапия не только явилась препятствием на пути к выздоровлению, но и разрушила все возможности развития. Таким образом, врач, заметивший у пациента религиозные заблуждения и побуждающий его отказаться от христианской веры, грубо переступает границы своей компетенции. Соответственно, духовник мог бы рекомендовать пациенту удалить желудок, потому что в ходе душепопечительской, беседы тот рассказывал о проблемах своего пищеварения. Заглушение голоса совести при помощи успокоительных лекарств является такого же рода «лечением». Здесь также наблюдается нарушение приведенного выше правила.

И духовник может нарушать это правило. Приведем один пример[38]. Пациент находится в подавленном состоянии и чувствует, что виновен во всех делах и грехах. Он постоянно исповедуется и получает отпущение грехов, однако не достигает желаемого результата, потому что, как показывает проведенное позже обследование, все дело в том, что его организм поражен недугом и у него, например, закупорка сосудов. Несмотря на это, «духовник» не разрешает пациенту обращаться к врачу, расценивая подобный поступок как признак неверия, т.е. греха.

Во избежание роковых ошибок необходимо тесное сотрудничество между пасторами и врачами. Необходимо выработать правильный взгляд на человека, приняв во внимание диалектический характер личности в целом.

Выше мы отметили, что душепопечительство и терапия имеют широкие области общей территории. Занимающиеся тем или другим способом лечения должны научиться новым установкам, выражающим живой интерес к ближнему. Для достижения постоянных результатов, как духовник, так и психотерапевт, должны найти новые подходы к своему ближнему. Использование Слова Божия не превратит диалог в душепопечительство. Но если Слово становится плотью, другими словами, если описанная в Библии перемена происходит в пациенте, можно говорить о душепопечительстве. Как мы уже отметили, предпосылкой для этого является (чаще всего, но необязательно, потому что Дух дышит, где хочет и не всегда соблюдает наш метод):

то, что эмоциональная жизнь может излиться в словах;

то, что духовник, безусловно, уважает пациента и оценивает его положительно;

то, что сам духовник внутри себя истинен и честен.

Все это касается, конечно же, и душепопечительства, и терапии.

Что же отличает душепопечительство от терапии? Возможна ли замена душепопечительства психотерапией? Именно так и происходит, когда, например, место тюремного пастора занимает психолог. Если считают, что знания психолога гарантируют улучшение результатов, приходится — если быть честным — переживать огромные разочарования. В конечном счете результаты зависят не от знаний психолога, хотя они и важны, но от его личности. И то же — в душепопечительстве.

Что же делает лечение душепопечительским? Лечение становится душепопечительским лишь при том условии, что собственная идентичность духовника и направленность его жизни определяются ценностями, данными во Христе. Духовник способен заниматься душепопечительством лишь в той мере, в какой он позволил этим ценностям стать плотью в нем самом.

Таким образом, душепопечительство не может быть определено внешними критериями (кроме, разве что, того, что оно всегда способствует истинному здоровью). Однако же мы знаем, что работа духовника требует от человека глубокого знания самого себя. Это возможно лишь в том случае, если человек знаком с самыми глубокими и темными сторонами своего «Я». Настоящий духовник должен пройти через очистительный огонь отрицательного отношения к себе и вырасти к новому, положительному познанию самого себя. Тогда он сможет использовать во благо свой прежний опыт болезни, падения и унижения, который научил его отличать болезнь от здоровья. Он сможет помочь своему пациенту так, как не сможет кто-то другой, «изначально здоровый», не имеющий понятия о значении чувства вины. Он сам живет по благодати и любви. Он освободился от защитных механизмов и больше не скрывается от самого себя или от своих ближних.

Если терапевт работает в этом же духе, он будет, естественно, добиваться таких же результатов, хотя он и не исповедывает христианство. Лекарем и в этом случае будет Бог. Эта мысль не должна показаться странной, потому что мы знаем из Библии, как Иисус лечил многих людей, не будучи известен им. Иногда Он открывал Себя человеку после исцеления, как в случае со слепорожденным.

С другой стороны, душепопечительство охватывает и такие области, где терапия бессильна. Задача духовника не окончена, когда больше нет надежды на физическое выздоровление. Но она и не начинается с этого! Духовник имеет, в частности, и задачу помогать умирающим и особенно — страдающим от неизлечимых болезней. Однако этот вопрос мы рассмотрим позже. Порою Бог исцеляет и в тех случаях, когда человеческое знание бессильно. Порою Он способствует росту и созреванию людей независимо от их болезни или, быть может, именно благодаря ей. И как удивительно наблюдать, сколь духовно здоровы многие физически неизлечимые люди.

Здоровый больной

Помню один случай, с которым я столкнулся в моей практике много лет тому назад. Меня пригласили к одной женщине, которая была прикована к постели в течение 25 лет. Я вошел в дом, боясь самого страшного, и был готов выслушать трудные вопросы: как я могу веровать в Бога, если мне приходится так страдать? Почему именно я? В чем смысл страдания? Все эти вопросы таковы, что лишь позже я стал догадываться об ответе на них.

Но, к моему удивлению, ничего подобного я не услышал. Она хотела лишь поделиться богатством своего сердца с братом по вере. Это был истинный урок о зрелости жизни и духовной свободе! Как долго мне пришлось выучивать этот урок, прежде чем я смог усвоить хотя бы малую часть из всего значения этого переживания!

Женщина рассказывала с сияющими от радости глазами о том, сколь добр был к ней Бог. Небесный Отец никогда не оставлял ее в беде — и она лежала прикованной к постели! Ее слова были искренны и честны, потому что она рассказывала о своей жизни. Теперь же она ожидала лишь одного: скорее встретиться с Господом лицом к лицу!

С уст больной не слетело ни одной жалобы. Она не задала ни одного трудного вопроса, который мог бы смутить молодого пастора. Она была полна открытой благодарности и удовлетворенности, что молодому пастору было непонятно. Женщина была неизлечимо больна, но тем не менее гораздо более здоровой, чем многие физически здоровые люди!

Этот случай — отличный пример автономии, самостоятельности душепопечительства. Подобных примеров мы могли бы привести множество. Духовник не должен останавливаться на границе терапии. Однако же я не имею в виду, что не нужно принимать ее во внимание. Хочется лишь напомнить вывод, сделанный ранее: если наше душепопечительство не находится в гармонии с лечащей терапией, то мы оказались в заблуждении. Также можно, заостряя, добавить, что если наше душепопечительство не лечит, если в нем отсутствует элемент терапии, то оно не будет правильным. А также, если терапия не поддерживает то, что совершается в ходе истинного душепопечительства, то в терапии явно что-то не в порядке!

Душепопечительство и другие области лечения

Ясно, что критический аспект душепопечительства не ограничивается лишь терапией, но распространяется, например, и на сферу политики. Любая политическая деятельность, препятствующая живому душепопечительству, уже вынесла себе приговор. Подобная деятельность не выносит правды, но приносит ее сторонникам, а, может быть, и всему человечеству, страдания и муки. Это знакомо любому хоть немного знающему историю. Это я написал 15 лет назад. Нынешнее состояние Восточной Европы подтверждает правоту моей мысли.

Высказанные в этой главе мысли могут быть отнесены и к соматическому, физическому лечению. Хочется напомнить, сколь глубокие корни пустил в медицинском мире материалистический взгляд на человека. Доказательство этому можно найти, например, в борьбе, которую вел Фрейд. Другим доказательством может быть та борьба, которую вынуждены вести психологи и социальные кураторы за признание своей деятельности. Так мы написали 15 лет назад. Сегодня обстановка изменилась. Куратору больше не приходится выступать в защиту своей деятельности. Единственное, что его занимает — это борьба за выживание под величайшим грузом работы. Ему угрожает полное сгорание (burnout).

Материалистический взгляд на человека превратил человека в робота, в объект. Чудное творение Божие принижено до состояния машины. У него украден признак благородства: положение в качестве образа Божия. Несмотря на все это, человек остается субъектом, обладающим самостоятельной волей и свободой выбора. Как христианам нам необходимо понять это, потому что человек, который не борется за сохранение своего положения в качестве образа Божия, легко превратится — когда наступает подходящий момент — в дьявола.

«Как такое возможно? — спрашивал раз за разом доктор Вильгельм Кютемайер, когда заходила речь о бесчинствах нацистов. — Обычные честные отцы семейств изо дня в день убивали евреев, которые ничего плохого им не сделали. Потом они шли домой, обедали и снова были "обычными" отцами семейств. Как такое возможно?»

О горе и труде над горем

Горе знакомо всем, но не каждый знаком с термином труд над горем (нем. Trauerarbeit), который впервые употребил Фрейд. Труд над горем — это тот процесс, через который человеку нужно пройти в случае потери любимого или близкого человека, когда по той или иной причине прервалась ценная и важная человеческая связь или когда человеку пришлось оставить значительное, по его мнению или по мнению других, положение. Большие потери могут лишить человека обычного равновесия, и для его восстановления порой требуется много «труда», усилий и страдания.

Крестьянский духовник

Прежде чем мы ближе коснемся горя и труда над горем, хотелось бы поделиться одним воспоминанием. В то время мы жили в волости Порвоо. Я только что позвонил в хельсинкскую больницу, где лежала моя сестра после несчастного случая. Профессор убедил меня в том, что состояние моей сестры не изменилось и повода для тревоги нет. Я вздохнул с облегчением. Не успел я вернуться домой (ближайший телефон был в трех километрах от нас), как следом за мной вошел человек с очень Удрученным и подавленным видом.

Звонили из больницы...

Что, ей стало хуже?

Нет, но что...

Но только что мне сказали, что с ней все хорошо!

Да, но теперь они сказали, что она... что она...

Умерла?..

Вестник расплакался. Он смотрел на нас с мольбой, словно хотел сказать — но вы же понимаете, что не я убил ее?

Стало известно, что сестра умерла еще вчера! Удар был ужасен. Никто не знал, что делать. Помню только страдальческое выражение лица моей матери. Это было выше моих сил. Вся наша семья была растеряна и как будто побита, когда пришла соседка. Этого ее посещения я не забуду никогда. Я от всей души желал бы, подобно художнику, описать каждую мельчайшую деталь этого визита. Но хотя из меня художника не получится, я все же расскажу, что случилось.

В несколько минут эта женщина взяла ситуацию под контроль, нежно и радушно. Она с особенным авторитетом говорила с моей матерью, которая только много позже научилась зрелости в принятии страдания и смерти. Я смутно помню слова этой женщины, но думаю, что она призывала все принимать из руки Божией, даже тяжелые страдания.

Влияние этих слов всегда живо в моей памяти. Слова женщины были словно откровение. И до сих пор перед глазами встает этот образ человека, который в миг смерти и несчастья ближнего излучает совершенно непостижимую духовную силу и который способен утешить и помочь ближнему, сгибающемуся под тяжестью горя. Соседка Хильма Андерссон стала вдовой много лет назад. Она говорила естественно и просто, словно речь шла о совершенно будничных делах, но ни на миг не теряя своей степенности и не забывая о серьезности момента.

Откуда эта женщина получила духовную силу? Я понял это только много лет спустя. Ей самой много раз приходилось переживать горе. Она потеряла мужа и нескольких своих детей. Во всей своей простоте она знала больше, чем многие ученые и мудрецы.

Десять этапов горя

Исследования показали, что человек проходит через свое горе, преодолевая несколько этапов. Однако часто люди пытаются обойти труд над горем, обращаясь за помощью к духовно и психологически неподготовленному врачу или же оставаясь как бы жить в своем горе. Карл-Элис Братт в своей книге Человек перед горем[41] пишет следующее: «Мир горя легко преобразуется в замкнутый мир». Это можно было бы выразить иначе: горюющий человек легко замыкается в своей скорлупе и начинает размышлять над своими переживаниями. Он обрывает связи с внешним миром и никого не подпускает близко.

Человек легко «прикрепляется» к своему горю. Думаю, что каждый духовник заметил то же, что и я: суть проблем многих людей коренится в незаконченном труде над горем. Это схоже с тем, как если бы часы их жизни вдруг остановились. С момента начала горестных событий они отстранились от жизни, и жизнь проходит мимо. Горе повергло их в оцепенение, и они не совершали необходимый труд над горем.

В подобных случаях мне в первую очередь нужно было побуждать человека к труду над горем. Часто пациент проходил через свое горе, когда только со дня смерти близкого человека проходило десять, а то и пятнадцать лет. Запоздавший труд над горем часто является сильным тормозом, препятствующим осуществлению других важных процессов, и поэтому какая-то часть жизни человека может остаться вовсе не прожитой. Так или иначе подобное упущение возвращается для «отмщения». Например, если дочь не прожила свое горе от потери отца, она может испытывать трудности при формировании супружеских отношений. Даже если она выйдет замуж, она, вероятно, не сможет самореализоваться как женщина, что было бы предпосылкой для осуществления определенных ожиданий, установленных жизнью в браке. Это, как следствие, может вызвать различные трудности у детей.

Шок

Для первого этапа горя характерно состояние, напоминающее шок. Человек как будто бы получил «парализующий» удар, и подавленное состояние может длиться от нескольких минут или часов до нескольких дней. Если для выхода из шокового состояния требуется три недели или более, это уже ненормально длительный срок. В этом случае необходима помощь духовника.

Подобным образом человек может реагировать и в случае иных потерь. Например, когда прекращаются по какой-то причине отношения двух любящих людей или приходится отказаться от почетной должности. Или, например, когда человек, будучи уверен, что будет избран в парламент, узнает, что ожидания его не оправдались, — тогда он тоже может реагировать подобным образом. Свои ощущения он мог бы описать так: «Я услышал слова, но не понял, что они означают». Так же может воздействовать и радостная весть: сначала человек не верит, что это правда.

Так же человек реагирует и на смерть. Он не может осознать ее как реальное событие. Помню, как после смерти сестры я часто просыпался утром с таким чувством, что все это было только ужасным кошмарным сном.

Нужно понимать, что реакция человека зависит от многих причин. Молодой человек, впервые встретивший горе, переживает все намного острее, чем тот, кто уже не раз находился у одра смерти и, возможно, научился зрело принимать трагичную сторону жизни. Возраст, прежние переживания и опыты, образ жизни и мировоззрение — все это влияет на то, как мы реагируем на горе.

Излияние чувств

На втором этапе человек свободно изливает свои чувства. Это очень важно, потому что только путем правильного излияния чувств человек достигает равновесия. Поэтому воспитание, препятствующее проявлению чувств и их излиянию, порождает нездоровые комплексы. Это в свою очередь препятствует и духовному, и душевному развитию человека. В худшем случае, заглушенные чувства могут дать толчок возникновению других разрушительных психических напряжений.

Очень важно, чтобы человек мог излить свои чувства, например, через слезы. Плач помогает деятельности парасимпатической нервной системы. Эта нервная система отвечает за выздоровление и обретение равновесия. Она также регулирует иммунные реакции, другими словами, это та нервная система, которая содействует выздоровлению человека. Иногда я называю ее встроенной внутрь человека «евангелической» нервной системой. Нередко мы совершаем ошибку, когда пытаемся утешить человека, заглушая его излияние чувств, проявляющееся через слезы. Наоборот, было бы лучше обнять его и просить плакать и плакать. Ведь ребенок выздоравливает в объятиях матери.

Депрессия

На третьем этапе человек впадает в унылое состояние, он чувствует себя невыразимо одиноким. Состояние схоже с депрессивным, и ощущения при этом такие же. Это естественно, потому что горе — это «маленькая смерть». Правильно пережитое горе делает реальным взгляд на саму жизнь. Человек позволяет «умереть» таким вещам, которые он раньше суетно считал нужными.

Горюющий человек убежден в неповторимости своего страдания. Никто и никогда не мучился так, как он, и у страдания, похоже, нет конца. Мудрый утешитель не будет стремиться направить мысли горюющего к более светлому будущему. Страдающий человек нуждается в ближнем, который смог бы вжиться в его горе, вступить в него с ним вместе. В Псалтири — множество псалмов, в которых выражаются чувства горюющего: «Боже мой, Боже мой! для чего Ты оставил меня?», «Слезы мои были для меня хлебом день и ночь, когда говорили мне всякий день: "где Бог твой?"» — вот несколько примеров тому.

Неопытный духовник часто делает ошибку, посылая человека на этом этапе к психиатру, наивно веря, что тот всегда знаком с динамикой горя. Торопясь, психиатр, в свою очередь, слишком легко прибегает к успокоительным лекарствам — и тем самым «помогает» неопытному духовнику упустить момент, который, возможно, был моментом Божьего призыва.

Конечно же, я не имею в виду того, что успокоительные средства следует всегда предавать анафеме, но я категорически против «лечения», при котором устраняются симптомы без выяснения жизненной ситуации, стоящей за ними. Я придерживаюсь мнения английского исследователя, врача и духовника Майкла Уилсона, который говорит, что в современном мире главенствует стремление избежать страдания (что ведет к еще более глубокому страданию или еще большей лжи). Уилсон пишет: «Здорово то общество, в котором смерть является принятой границей человеческого существования. Смерть — это мера, которая придает жизни абсолютную значимость, релевантность. В этом случае трагическое означает не что-то, через что нужно перешагнуть, а то, что человеку нужно понять. Иначе может случиться так, что излечат симптомы, даже не догадываясь о значении, кроющемся в них. «Например, если депрессия происходит из-за разлада между супругами, то примирение намного важнее, нежели выход из депрессии. Намного опаснее оставить без внимания разлад в отношениях, нежели симптомы. Этим я не желаю отстранить клиническую медицину. Однако я не одобряю ее, если она настолько личностна, что не признает болезнь как социальное явление, касающееся всей семьи. Если это не будет понято, то мы утратим возможность создать здоровое общество»[42].

Я соглашаюсь с мнением Уилсона потому, что душепопечительство затрагивается им именно так, как я хотел бы сделать в этой книге. На практике, духовник и врач часто действуют вместе. Тогда симптомы не пытаются устранить с помощью лекарств, но лекарства используются для смягчения симптомов до тех пор, пока человек путем душепопечительства не станет воспринимать свою жизненную ситуацию по-новому. Тогда радость жизни возвращается с такой силой, что человек с легкостью забывает о лекарствах.

В случае, если человек был очень привязан к умершему, период депрессии может оказаться настолько трудным, что не исключены психические осложнения. Отношение горюющего к близким, друзьям, знакомым и в целом к окружению существенно изменяется. Он легко раздражается и не позволяет никому идти с ним на контакт. Он становится равнодушным к людям или же воспринимает их как врагов.

Иногда горюющий человек ведет себя так, как будто умерший все еще жив. За столом за ним сохраняется место, ему ставят прибор, как и всем, мебель нельзя передвигать и даже нельзя вытереть пыль, чтобы только какой-нибудь предмет не сдвинулся с места.

Что духовник может сделать в этой ситуации? Самым результативным будет пригласить горюющего к себе или же самому навестить его. Очень важно, чтобы в любой ситуации речь сводилась к умершему. Достаточно долгое время необходимо разговаривать на темы, связанные с ним. Однако, по крайней мере, в начале лучше не касаться отношений горюющего с умершим, но придерживаться тех вещей, которые относятся ко всей жизни умершего. Можно начать с раннего детства и продвигаться шаг за шагом до последнего дня его жизни.

Подобные беседы следует проводить раз или два раза в неделю в течение нескольких месяцев. Даже в самых сложных случаях в течение двух месяцев были достигнуты настолько положительные результаты, что общение можно было сократить до одного- двух раз в месяц. Очень важно постоянно заботиться о том, чтобы беседа всегда касалась предмета горя. Если задача кажется для духовника невыполнимой, ему самому стоило бы обратиться к духовнику, опытному теологу» психологу или врачу.

Физические симптомы

Проявление физических симптомов — это признак начала четвертого этапа. Линдеманн перечислил некоторые возможные симптомы: короткое, поверхностное дыхание, глубокие вздохи, одышка и в наиболее трудных случаях — астма, боль под ложечкой, воспаление толстой кишки и суставной ревматизм. Упоминаются также слабость в мышцах (трудно подниматься вверх по ступенькам) и проблемы с пищеварением.

На этом этапе появляются различного рода психосоматические симптомы. Стоит воскресить в памяти основное правило, согласно которому терапия окажется верной только в том случае, если она примет требования, установленные душепопечительством в качестве основ оценки. На упомянутой в начале книги Бирмингемской конференции, проходившей осенью 1973 г., подчеркивалось, что терапия и божественное «healing» (лечение, к которому относится и душепопечительство) являются двумя сторонами излечения человека. Согласно этому взгляду, очень важно, чтобы симптомы горя рассматривались не только с точки зрения медицины, потому что тогда довести до конца труд над горем не Удается. Другими словами, горюющему нужно предлагать возможность достичь полного выздоровления. Устранение симптомов без попытки их понять есть ущемление человеческого достоинства горюющего человека. Медицинское лечение без необходимой беседы в этом случае является шарлатанством, даже если оно протекает под эгидой науки и подкреплено ее авторитетом.

Иногда горюющий может ощущать те же симптомы, которые были у покойного. В подобном случае похожесть симптоматики может быть достаточно сильной, чтобы ввести в заблуждение, но вопрос здесь, несмотря ни на что, стоит об отождествлении горюющим себя самого с покойным. Симптом, возможно, указывает на истерию, и в этом случае требование принимать во внимание душевную жизнь горюющего становится еще более весомым.

Паника

Иногда горе, усиливаясь, переходит даже в панику. Это уже пятый этап, во время которого поведение человека подобно поведению при психозе. Он не спит и не ест и очень беспокоен. Ужас перед магическими силами охватывает всю его душу. Он абсолютно уверен, что его деятельность и наоборот — бездействие влияют на его жизнь и на жизнь близких.

Я в своей практике встречался с этапом паники только когда ей предшествовало горе, когда родные начинают скорбеть о смерти близкого, пока он еще жив. Не могу с уверенностью сказать, но вполне возможно, что психически лабильные люди легко вступают в царство горя преждевременно.

Горе действительно можно пережить заранее так, что в связи с этим процессом ощущаются некоторые из описанных в этой главе этапов. Скорбящему кажется ужасным, если он в момент смерти близкого окажется на агрессивном этапе горя. В этом случае он может считать свою агрессивность причиной смерти.

Помыслы о самоубийстве и попытки воплотить их в жизнь также относятся к этому этапу. Скорбящий хочет следовать за покойным любой ценой. Другие боятся лишиться разума, и им необходимо время, чтобы избавиться от страхов. Если духовник не способен оценить, насколько велик риск самоубийства, ему стоит посоветоваться со специалистом.

Виновность

Основным признаком наступления шестого этапа является чувство вины. Скорбящий начинает анализировать, судить себя и вспоминать все те ситуации, когда он вел себя бессердечно по отношению к покойному. Он считает, что ему нужно было относиться к нему с большими теплотой и любовью.

Здесь мы снова видим, что значит ситуация, когда смерть становится частью качества жизни. Нам постоянно нужно стараться жить полной жизнью, всегда помня, что смерть неизбежна.

Ощущение виновности скорбящего концентрируется не на содеянном им зле, но на том добре, которое он не сделал.

Горечь и тайная злоба

Седьмой этап труда над горем характеризуют негативные чувства: агрессия, горечь и тайная злоба. Когда эти чувства прорываются наружу, они еще более усугубляют чувство вины. Поэтому этап горечи и тайной злобы очень тесно соотнесен с предыдущим этапом. Естественно, что негативные чувства не хотят изливать на умирающего или на умершего — хотя, к сожалению, случается и это, и поэтому ищут козла отпущения. Это чувство отчасти противоречит здравому смыслу и относится скорее к тем ассоциациям, которые возникли, когда скорбящий пытался предотвратить смерть близкого человека, нежели к умершему. Хотя никто не может предотвратить смерть, человек часто восстает против этого всесильного врага, и поэтому реакция его носит негативный характер.

Горечь скорбящего часто обращается на сиделок или обслуживающий персонал. Производя отпевание покойного, я сам часто становился объектом горечи и выплеснутых эмоций родных. В данной ситуации духовнику важно понять, что происходит в действительности, чтобы не воспринимать все это как личное оскорбление.

Горечь может быть обращена и на другие группы людей, институты или на Бога. Иногда врачу угрожают обращением в суд, потому что он, по мнению близких, не сделал всего возможного для спасения больного. Один профессор медицины на семинаре в Хельсинки, посвященном вопросу смерти и горя, утверждал, что врачу в любой ситуации следует помнить о возможности суда. Этот страх врача обнажает незрелость общества. Если бы мы были в достаточной мере зрелы и духовно здоровы, мы судились бы меньше и были бы более подготовлены к тому, что нас неизбежно ожидает.

Как следует поступать духовнику при общении со скорбящим, находящимся на этапе агрессии? Похоже, что некоторые исследователи боятся злобы, обращенной на Бога (в том числе Вестберг[43]). Желательно, конечно, чтобы скорбящий не остановился на этапе злобы, направленной на Бога, но с другой стороны, нужно помнить, что Иисус пришел, чтобы искупить именно эту злобу, эту ненависть. Будучи духовниками, нам нужно через слова и через всю нашу сущность донести любовь Христа до тех людей, которые распинают Его. Мы не знаем Христа до тех пор, пока не увидим, как Он несет за нас бушующую внутри нас убийственную злобу. На память приходят слова апостола Иоанна: «И, неся крест Свой...» (Ин. 19:17). Иисус не ответил на обвинение об оскорблении чести, но добровольно подчинился. Он нес не Свой крест, но мой крест, который создала моя ненависть. Осознание этого обезоруживает. Я избавлен от лукавого, освобожден от оков зла.

Сейчас Господь призывает меня следовать за Ним и оказывать ту любовь, которая вынесет извержение злобы ближнего. Будучи во Христе, мы можем научаться терпимости и прощению. Ведь какая благоприятная возможность нам предлагается на этапе агрессии и ненависти скорбящего провозглашать живое Евангелие Христа!

Нетрудоспособность

Иногда скорбящему приходится переживать и восьмой этап, которому присуща неспособность вернуться к работе. Пройдет ли человек или нет через этот этап зависит от того, насколько он одинок и отчужден от других. Когда же наше общество созреет до такого единства, чтобы скорбящий не оставался один на один со своим горем? Когда мы сами будем готовы воспринимать собственную смертность плодотворным образом? Если мы не найдем в себе смелости встречать смерть и тленность и говорить об этом, мы окажемся в плену поддельной, ложной культуры, которая сталкивает человека в духовную пропасть и невротическую ложь жизни.

Если мы не можем принимать смерть и горе, мы не можем достойно встречать и действительность, у нас нет на это смелости. Мы не решаемся жить. Если мы будем постоянно проходить мимо горя и избегать его, тогда за нами по пятам будут идти болезнь и смерть, так как я убежден в том, что многие болезни вызваны страхом человека встретиться с действительностью.

Но у этого явления есть и другое последствие: оно ограничивает нашу жизнь. Мы не можем делать то или другое, потому что это напоминает нам о смерти и тленности. Постепенно мы становимся заключенными в собственной тюрьме. Отказавшись от труда над горем, мы лишили себя возможности иметь жизнь с избытком.

Человек может кинуться и в иную крайность — начать заглушать горе психотропными лекарствами. Он в действительности не присутствует на похоронах и боится встретиться с самим собой и после похорон — вместо этого он отдаляется и обособляется.

Поэтому очень важно не строить стен вокруг смерти и скорбящего ближнего, но самим быть «стеной плача». Мы можем сами научаться жить, если готовы общаться с ближним, когда он искренен до предела. Кто решится войти в «жилища» скорбящих, тот получит великие богатства, потому что перед смертью все обретает свои истинные пропорции. С нас снимут все ненужное, и мы сможем ощутить богатство, которое сокрыто в том, что человек сосредоточивается лишь на самом главном и истинном.

Проблески света

Наконец наступает день, когда казавшаяся бесконечной тьма, подавленность, тоска и эмоциональные перепады остаются позади. Нежданно-негаданно скорбящий замечает, что у него появились желания, относящиеся к будущему и к продолжению жизни. Это чувство может быть так быстротечно, что человек не успевает заметить его. Но оно действительно было, и рано или поздно оно будет осознано горюющим. Он удивляется и думает: «Возможно ли это, есть ли у меня право на эти ощущения?»

Скорбящий вступил в девятый этап, и труд над горем уже подходит к концу. Скорбящий прошел весь процесс, желательно, чтобы это было сделано искренне и глубоко. А если это все-таки произошло, душа пережила такое оздоровительное и духовно обогащающее очищение, что ничто не может заменить его.

Человек стоит на пороге нового этапа жизни, он созрел и может вернуться к работе и к людям. Мы видим, как он изменился. Мы встречаем в нем совершенно нового человека. С ним можно беседовать о насущных вопросах жизни на таком уровне, в котором нет места лицемерию и лжи.

Возвращение к жизни новым человеком

Начался десятый этап труда над горем, этап жизни. Необходимо ли включать его в труд над горем? Ведь последний этап горя — это, собственно говоря, предыдущий, девятый этап, этап пробуждения искры надежды.

Но мы можем говорить о десятом этапе в том смысле, что скорбящий человек приобретет новый взгляд на то, что принесло с собой горе. Если этот опыт прошел надлежащим образом, скорбящий прежде всего научился тому, что путь к действительной, истинной жизни лежит через смерть.

Смерть учит нас умереть от таких дел, к которым мы иначе легко могли бы привязываться и которые мешали бы нашему росту и созреванию. Горе заставляет нас встретиться со смертью. Поэтому оно может помочь нам найти самих себя. Мы не можем найти свою тождественность, если не будем очищены так, что научимся умирать от всего ненужного и сосредоточимся только на самом главном.

В этом случае мы не станем искать общения с ближним потому, что у него есть деньги или потому что он занимает завидное общественное положение. Мы встречаемся с ним для того, чтобы обогатиться через общение, на человеческом уровне. На этом уровне пропадает тщеславие, и мы можем найти то богатство, которое сокрыто в действительной встрече между людьми. На этом уровне истинное чувство духовного единства обогащает обе стороны, порождая ощущение святости жизни.

Таким образом, горе дает человеку еще более глубокий опыт веры. Без подобного опыта вера останется мертвой, вместо того чтобы быть динамичной силой, действующей в будничной жизни. Горе может привести к такому опыту воскресения, где нам больше не нужно заставлять себя верить в вечную жизнь. Ибо к этому моменту вечная жизнь уже превратила горе в единство с Тем, Кто есть вечный источник богатства и значения.

О душепопечительстве умирающего ближнего

Нам не нужно возвращаться далеко в прошлое, чтобы заметить, что заголовок этой главы отсутствовал даже в тех произведениях, где можно было бы ожидать найти его. Ранее упомянутое произведение Уилсона[44] является значительным исключением в этом единодушном молчании. В последние годы наблюдаются шаги по пути изучения этой темы.

Анкер Аггебу[45] имеет в целом верное представление, хотя у него нет ясной формулировки идеи смерти. Аггебу вполне осознает, что душепопечительство умирающего нельзя отделять от душепопечительства иного рода. Это самое главное в его произведении. Если душепопечительство не оказывалось до момента наступления смерти, тогда, обычно, слишком поздно что-либо предпринять. Человек с зачерствевшим сердцем, скорее всего, не окажется на кресте рядом с Иисусом, а если даже и оказался бы, он, по всей вероятности, отреагирует, подобно нераскаявшемуся разбойнику. Душепопечительство не означает, что в последний момент мы пытаемся спасти сгоревшие дотла снопы, перенеся их в небесный сарай. Цель душепопечительства заключается в том, чтобы спасти всего человека для наполненной смысла, созидательной и достойной человека деятельности в служении Богу и ближним.

Просто греховно оставить вопрос о спасении незатронутым и считать, что к нему возможно вернуться только, когда иных альтернатив нет. Это означает противостояние Божьей любви тогда, когда у человека еще достаточно сил, чтобы служить ближнему.

Поэтому можно сказать, что душепопечительство умирающего — это самое обыкновенное душепопечительство. В идеальных случаях — это продолжение длящегося всю жизнь душепопечительства в ситуации, когда выяснение отношений со смертью зависит от того, как человек в действительности ощущает смерть. На основании вышерассмотренного мы могли бы назвать душепопечительство умирающего последней битвой, ставящей своей целью приобретение истинной тождественности.

Во все времена считалось, что в моменте смерти сокрыто что-то особенное, хотя люди не всегда понимали, почему конец жизни более значительное событие, чем сама жизнь. Момент смерти не самое главное. Сама жизнь во много раз значительнее, и только через нее момент смерти обретает свое значение. Ведь в момент смерти, в последнем итоге, становится ясно, было ли качество жизни таким, чтобы выстоять и в момент смерти. Иными словами: в последний миг становится ясно, была ли смерть качеством жизни.

Этот вопрос очень важен в современном обществе, в котором бегство и ложь ставят свою печать на отношение к смерти, Богу и вечным ценностям. Одна медсестра говорит по этому поводу следующее:

«Осмелюсь утверждать, что способность сопереживать обслуживающего персонала как бы притупляется. Это должно происходить хотя бы из чувства самосохранения. Со стороны жизнь в больнице может часто показаться уродливо-комической — представьте картину: грохочущий телевизор и за стеной — умирающий пациент. Здесь мы подходим к двуличной роли медперсонала. Долг молчания обязывает сестру даже обманывать пациента, если разговор коснется тем, которые лечащий врач или близкий (курсив Э.Э.) попросил скрывать от больного»[46].

Как мы видим, обслуживающий персонал попадает в довольно сложную ситуацию. Это выявляется также при прохождении медсестрами курсов усовершенствования. Они почти всегда просят, чтобы обучение коснулось душепопечительства умирающего и душепопечительс-кой беседы. И это действительно благодарная публика — медсестры, работающие среди умирающих. Ведь врач, как правило, к моменту смерти уже не оказывается поблизости!

Почему положение обслуживающего персонала так трудно? Неизбежно ли притупление чувств из чувства самозащиты? Необходимо ли обслуживающему персоналу подчиниться двойственной морали? Нужно ли долг молчания понимать как долг говорить видоизмененную правду? Или нужно считать медсестер аморальными и безответственными, если они могут унизиться до обмана перед лицом смерти?

Давайте рассмотрим эти вопросы по порядку, начиная с последнего. Предоставим слово доктору Уилсону. Он берет для примера один «трогательный» случай: речь идет о пациенте, который страдал неизлечимой раковой болезнью. Больного уверяли, что ему удалили камни в желчном пузыре. Когда пациент засомневался, медсестра принесла ему камни — удаленные у другого больного — и спросила: «Теперь вы довольны?»

Уилсон комментирует: «Эта медсестра ни безответственна, ни необычна. Она эффективно заботится о больных. Что же заставляет честного человека вести себя таким странным образом? На мой взгляд, обслуживающий персонал отражает чувства общества. А общество требует скрывать и отвергать смерть. Так же, как отдельный человек может вместе с толпой быть виновным в линчевании негра, так и медсестра может оказаться связанной предрассудками общества, отвергающего смерть, и по этой причине поступать безответственно и нерационально ».

Если душепопечительство умирающего является прямым продолжением душепопечительства, которое он получал в течение всей жизни, тогда нет нужды скрывать что-либо, но вполне можно говорить правду открыто и честно. Как я счастлив оттого, что смерти моей матери предшествовал день, когда мы говорили почти исключительно об окончании жизни и особенно о том, какие надежды она питает по отношению к собственной смерти. Она хотела умереть скоро, но мы и не надеялись, что ее надежда осуществится уже на следующую ночь. Я радуюсь тому, что смог узнать, о чем думала моя мать и каким виделся ей ее уход.

Очень трудно заботиться о душе такого пациента, который, даже будучи на одре смерти, не желает ничего знать о тленности человека. Я согласен с мнением Уилсона о том, что это — следствие царящего в обществе принципа отрицания. Живем ли мы во времена отступления, отречения от Бога, во время тьмы? Как долог еще наш путь, прежде чем мы поймем, что такое созревание, человеческое достоинство и истинная духовность? Когда мы будем готовы согласиться с тем, что у человека есть право на достойную смерть?

От степени зрелости обслуживающего персонала зависит, можно ли помочь умирающему достигнуть зрелости. То, что врач запрещает обслуживающему персоналу говорить пациенту правду, отнюдь не обязательно проистекает из неспособности пациента выслушать ее. Причиной может быть то, что сам врач не выносит мысли о смерти. То же самое может относиться к медсестре и, к сожалению, к пастору. Если они сами не научились правильно относиться к смерти, они не смогут помочь умирающему.

В положительных случаях медсестра может помочь пациенту своим участием — участием смертного человека рядом с умирающим.

Умирающий может осознавать смерть как событие, венчающее жизнь. В этот краткий миг он может ощутить, как смерть превращается во врата истинной Жизни.

Сиссела Бук пишет об этом в книге Чтоб лгать (Att ljuga)[47] в главе, повествующей о лжи больным и умирающим: «Их (пациентов) интерес к своему состоянию более глубок, чем простое любопытство или желание совершать отдельные личные выборы в то малое время, которое им еще осталось. Теперь ставка в игре — вся их прожитая жизнь и способность удостоить ее значимостью. Когда врачи обманывают или скрывают относящиеся к делу подробности, они, возможно, отражают свою собственную боязнь (которая намного больше, чем страх, испытываемый обыкновенными людьми, согласно исследованию, сделанному в 1967 г. Германом Файфелем вместе со своими коллегами, под названием Медики рассматривают смерть (Physicians Consider Death), оказаться один на один с вопросами о смысле жизни и неизбежности смерти».

Далее Сиссела Бук цитирует доктора Сисели Сондерс, которая возглавляет известное лондонское лечебное учреждение Святого Кристофера. Сондерс подчеркивает значение открытых и доверительных отношений между пациентом и обслуживающим персоналом и то, что подобные отношения решительно важны для серьезно больных пациентов и для каждого, кто ощущает себя в опасности. Процитирую Бук: «Важнейшим аргументом против обдуманного и организованного сокрытия неприятных фактов служит то, что сокрытие осложняет отношения пациента и обслуживающего персонала или даже делает их невозможными. Если с пациентом сумеют поговорить открыто, вся атмосфера меняется. Это вовсе не означает, что так должно происходить всегда. В этом случае мы можем свободно давать каждому пациенту путеводные нити... и ожидать от них интеллигентности, смелости и индивидуальных решений. Пациенты чувствуют себя в безопасности и при желании осмеливаются намекать нам о своих потребностях».

Слишком поздно

Но как быть, если умирающий не готов увидеть то, что с ним происходит в эти роковые минуты?

Мы вынуждены согласиться, что очень часто слова слишком поздно точно определяют происходящее. Духовник ничего не может сделать. Совершенно ничего. Каждый человек должен своевременно осознать, что в его жизни однажды наступит час, когда будет слишком поздно. Я пишу эти строки июльским днем. В этом году я не посадил ни картофеля, ни других овощей на своем огороде. Это нужно было сделать месяц назад, желательно — еще раньше. Сейчас я уже не могу ничего посеять или посадить. Слишком поздно. И если я хочу все-таки что-то посадить, придется ждать следующего года.

К счастью, затею посадить картошку, горох или бобы я могу отложить до будущего года. Но у жизни нет такой возможности. Есть время сажать и есть время собирать урожай. Тот человек, кто в жизни был легкомысленен или безразличен, не может ждать «до следующей жизни». Слова «слишком поздно» верны и в нашей жизни.

Но если человек пробудится и начнет спрашивать — пусть даже в последнюю минуту — мы, возможно, сумеем ему помочь. Однако тогда нужно действовать честно и искренно.

Однажды меня пригласили к одному мужчине. Он был на смертном одре, но о смерти ничего знать не хотел. К счастью, этот мужчина хотел знать нечто более важное: «Как я могу обрести живую веру?» Он был мне незнаком, я ничего не знал о его жизни. Я не знал, был ли у него в прошлом религиозный опыт. К ужасу моему я заметил также, что толком не понимаю, какой смысл он вкладывает в свой вопрос. Мы думаем, что знаем, что имеет в виду человек, задающий подобный вопрос, но тогда, когда вся жизнь человека находится на чаше весов, вопрос приобретает совершенно новую глубину. Здесь уже не ищут ответа на интеллигентный вопрос, но ищут чего-то, что могло бы заполнить огромную пустоту существования!

Я не мог избежать ответа на вопрос, прибегнув к испытанным благочестивым речам. Я мог бы предложить ему изучать Библию, но мужчина не спросил у меня, о чем рассказывает Библия. Он хотел знать, как слово Библии может стать живым в его сердце. Я должен был ответить так, чтобы больной мог, услышав мой ответ, правильно сформулировать свой вопрос.

Я мог бы предложить ему молиться. Молитва — хорошее дело, и мое сердце постоянно воздыхало молитвы, пока я сидел у постели этого человека. Но он не спросил, как нужно молиться. Если его вопрос вообще касался молитвы, то он, скорее, хотел знать, как молится человек, будучи в живой вере. Формальная молитва могла бы послужить удобным выходом из ситуации, притом что нужда была не в словах молитвы, но в уверенности спасения!

Я мог бы предложить пение духовных песен. Как красиво прозвучало бы подобное предложение, по сути — бегство! Никто бы не обвинил меня, если бы я бежал этим путем. Никто, кроме Иисуса на последнем суде!

А причастие? Ведь его дают умирающим. Действительно, причастие может стать удивительным переживанием, как мы увидим ниже. Но теперь это тоже означало бы бегство, так как мужчина не просил о нем. Если ему и принимать причастие, то только будучи верующим! Я сидел у смертного одра своего ближнего и чувствовал себя совершенно беспомощным.

— Вы боитесь смерти? — спросил я.

Больной принялся отрицать это, и настолько убедительно, что я понял: он полон страха. Я раскаялся, что задал этот вопрос. Я должен был понять.

Бог мне нисколько не помогал в этой ситуации — на ум мне не приходило ни одной подходящей к случаю мысли. Не приходило, пока я не собрался уходить.

Тогда Дух шепнул мне: «Если тебе действительно не все равно, скажи ему, что вернешься!» Я так и сказал и вернулся на следующий день.

— Сегодня все без изменения, пастор.

Он имел в виду, что по-прежнему пребывал во мраке и не видел выхода. Я не удивился. При душепопечительстве не обязательно должно происходить что-то мистическое, чего мы не замечаем или на что не можем повлиять. Конечно же, случается и такое, потому что мы не можем руководить действием Духа Святого, хотя можем видеть его результаты.

Я взвесил ситуацию. Больной раком, у него, возможно, осталось всего несколько часов, в лучшем случае — дней. Беседа могла бы ослабить его и сократить оставшееся время. Но он умирал. Если я хотел как-то ответить на его вопрос, я должен был действовать быстро.

Я начал беседовать с мужчиной, не переставая думать, что если этот разговор сократит его жизнь, виноват буду я, но я решил взять на себя эту вину.

Мужчина около сорока лет назад отошел от церкви и развелся с женой, будучи полон горечи, разочарования и негативного отношения к жизни. В это же время он стал членом одной радикальной политической партии. Мотив был не самый лучший. Последствия поступка, вызванного горечью, никогда не бывают положительными. И товарищи по партии не могли теперь ему помочь.

Он жил в одиночестве, не находя никого, кому открыть душу.

Его вопрос начал обретать для меня более четкие очертания. Разве он не спросил (хотя и не решился осознать глубинный смысл своего вопроса): «Есть ли по ту сторону кто-то, кто неравнодушен ко мне?» Или, может, то, что он имел в виду, формулируется еще проще: «Коснется ли кого-то моя смерть или моя жизнь?» Эти вопросы слились воедино. Думаю, что мы поступаем мудро, когда не пытаемся их разделять.

Я попытался возобновить беседу.

— Верите ли вы в Бога?

Разве я в другом случае позвал бы вас? И вы верите, что Он милосерд и благ?

Он кивнул.

Милосерд и благ ко всем... Он снова кивнул.

...ко всем, кроме вас?

Это и есть моя проблема.

— Тогда у меня для вас хорошие новости. Именно сейчас Бог заботится только о вас, словно вы были бы единственным человеком в мире. Он любит только вас.

И тут случилось чудо. Мужчина получил милость лично принять Слово. Он верил теперь не только в то, что это правда. Для него это стало истиной. Наконец-то он получил ответ на свой вопрос о том, как обрести живую веру. Мы скрестили руки, и молитва больше не была тем бегством, каким она еще могла быть днем раньше. Теперь молитва была разговором в силе воплотившейся веры. Нам больше не нужно было как будто извне наблюдать картину действительности. В этот момент мы смогли войти вовнутрь и своими глазами увидеть, как об этом говорит псалмопевец: «Вкусите, и увидите, как благ Господь!» (Пс. 33:9).

Мужчина жил еще три дня. Я должен был уезжать, и Дух дал мне разрешение на это. Вернувшись, я, как и обещал, еще раз побывал у него. Но теперь он не мог больше говорить, и я не принуждал его. Я спел ему вечерний гимн «Сокрой меня под Своим крылом». Три часа спустя он переступил грань вечности.

Следует ли обслуживающему персоналу притуплять свои чувства?

Мы уже достаточно далеко отошли от тех вопросов, на которые я пообещал ответить. Мы коснулись морали обслуживающего персонала, и, к своему удивлению, могли заметить, что моральные устои работников этой сферы не более и менее сомнительны, чем у остальных. Они лишь живут в той среде, где лживость общества обнаруживается ощутимее. Нам нужно покаяться, или — согласно слову Иисуса — мы все погибнем. Нынешняя ситуация должна помочь нам понять, что это не красивые слова проповедника — речь идет о неумолимой истине.

Помимо этого я размышлял и над тем, нужно ли долг молчания понимать так, что мы должны сглаживать правду. Конечно же, мы будем считать это необходимым до тех пор, пока будем разделять принятую многими лживость человеческих взаимоотношений. Но когда эта лживость начинает диктовать, как нужно поступать при терапии (т.е. в больнице) и душепопечительстве (т.е., например, в учении церкви), тогда обществу и душам людей грозит смертельная опасность.

Конечно, это не по-христиански — говорить человеку всю правду прямо в лицо. Нужно учиться такту. Но — когда ставкой являются жизненно важные вопросы, такие, как ложь и истина, жизнь и смерть, здоровье и болезнь во всех ее проявлениях, тогда от нас требуется честность и справедливость, чтобы не лишить человека желания жить и веры в жизнь. В этом случае мы находимся перед лицом Всевышнего, и абсолютной и священной обязанностью всех, принадлежащих к обслуживающему персоналу, является забота о том, чтобы общество не зачахло под тяжестью лжи. Но если мы допустили подобное разложение, мы превысили границы своих прав и обязанностей, независимо от количества почетных знаков, полученных от церкви или общества.

Христиане во все времена знали, что если выбор говорить правду означает неизбежные будущие страдания, то страдать должны они сами — но не правда! Только истинная мораль выдерживает испытание временем — не двойственная мораль! Хочу здесь предостеречь самых увлеченных читателей и попросить их прочитать еще раз главу о новых установках. Мы не можем научить человека любить, требуя от него любви, если сами не проявим любви к нему и будем действовать психологически неумело. Истина, преподнесенная без любви, становится ложью — по крайней мере, она отрицает Бога любви...

На эти вопросы нельзя найти простой и безусловный ответ, но, по сути, это ведь и есть та борьба за веру, которая длится изо дня в день.

Нужно ли нам притуплять свои чувства, чтобы справиться со своей работой обслуживающего персонала? Должен ли человек утратить желание жить для того, чтобы однажды заметить, что трудности являются неотделимой частью жизни? Совсем нет, потому что мы подошли к той границе, где нам нет пользы от теорий. На вопросы, стоящие перед нами, можно ответить только путем личного свидетельства. Где же они, эти свидетели? Если таковых не найдется, то права была медсестра, утверждавшая, что необходимо притуплять свои эмоции из чувства самозащиты.

Если бы вопрос смерти не был настолько чужд нам, мы не были бы так беспомощны, как сейчас, при встрече со смертью. Многие останавливаются лишь на слове «сочувствую» и продолжают разговор на другие темы. И очень мало кому дарована способность сопереживать вместе со скорбящим ближним — вследствие секуляризации общества ряды этих редкостных душ редеют с каждым днем.

Плохие утешители

Давайте на нескольких примерах рассмотрим, как вопиюще неумело можно пытаться утешить скорбящего.

Мать-вдова во время эпидемии потеряла троих своих детей. Все дети были похоронены в один день. Один родственник матери, присутствовавший на похоронах, почувствовал своим долгом сказать ей перед уходом пару слов в утешение. Я не поверил своим ушам, когда услышал следующие слова: «Ну да, будем надеяться, что все это скоро забудется!»

Есть много способов вести себя бестактно, но не знаю, как можно было бы еще глубже ранить душу этой матери. Ведь и в Библии говорится: «Забудет ли женщина грудное дитя свое...» (Ис. 49:15). Когда умерла моя младшая сестра, один из соседей попытался утешить меня так же: «Ты молод — быстро забудешь». Эти слова заставили меня почувствовать себя еще более одиноким. Никто не мог представить, что творилось после смерти сестры в душе юноши, мучительно пытавшегося разрешить вопросы жизни, смерти и бытия, — я даже вынашивал планы самоубийства.

Помню и другой случай. Я совершил отпевание покойного и позаботился о поминках. Когда мы выходили из дома покойного, одна женщина, прощаясь со мной, сказала: «Ну, спасибо... — потом она замолчала, покраснела и продолжила — за веселый вечер!» И быстро ушла. Мы — негодные утешители, но кто в этом виноват? Виноваты мы все, и нам нужно что-то предпринять, если мы хотим быть действительно ближними.

Я часто размышлял о том, так ли уж нужно помещать умирающего в отдельную комнату. Неужели умирающий действительно нуждается в одиночестве? Или же это один из способов оградить себя от вещей, осознание которых могло бы заставить нас вырасти к духовной зрелости? Заставить? Странно, но кажется, что человек не хочет добровольно обрести истинное здоровье. Это, по моему мнению, часть действительности, которая издавна называлась первородным грехом.

У коллег, работающих в больнице, я спрашивал, что они считают самым важным в уходе за умирающим. Все они в один голос утверждали, что самое важное — не оставлять умирающего одного. Умирающий не принадлежит «святому механизму». Он — наш ближний и принадлежит нам. И мы принадлежим ему. Нам нужно быть осторожными, чтобы от страха перед смертью мы не рационализировали бы, не довели бы до омертвения и нашу жизнь, и больницы. В правильно построенной больнице всегда должна быть комната для родных умирающего, потому что, если бы мы даже и смогли обеспечить (но не можем), чтобы рядом с умирающим всегда была медсестра, у нас нет права лишать родных возможности провести рядом с близким человеком его последние часы.

Я хочу подчеркнуть это особенно, потому что мы знаем, что умирающий часто регрессирует, подобно старикам. Это означает, что он возвращается в более раннюю стадию своей жизни, часто в детство. Старик снова становится ребенком. Нужды, свойственные ребенку, детские надежды и страхи снова возвращаются к нему. Поэтому старый, умирающий человек чувствует себя в безопасности, если может, подобно ребенку, ухватиться за руку родного. Многие люди могли бы рассказывать о том, как они были рады побывать дома, посидеть у кровати родного человека и держать его за руку, когда тот перешел из времени в вечность. В этом последнем рукопожатии как будто бы заключается что-то такое, что будет утешать и ободрять оставшихся в последующие годы.

Что труднее всего перенести при смерти?

Многие думают, что смерть всегда сопряжена со страшной болью. Но так случается довольно редко, возможно, только в случаях насильственной смерти. Многие умирают во время сна настолько незаметно, что трудно бывает сказать, когда остановилось их сердце. Мой отец умер именно так. Псалмопевец говорит о смертельных муках, но здесь имеется в виду другое. Нам следует помнить, что смерть не мучительна, мучительна болезнь, которая ведет к смерти. В этом случае смерть — освободитель.

Мы вряд ли можем дать общий ответ на вопрос, что труднее всего перенести в смерти. В душепопечительстве нужно опасаться обобщений и предостерегать от них — особенно на пороге смерти. Многие люди умерли, хотя вегетативная деятельность их организма искусственно поддерживается. Умерла их душа. В подобном случае смерть является лишь освобождающим подтверждением случившегося, и иногда нам хочется, чтобы это подтверждение могло бы прийти быстрее, потому что одно из основных прав человека — это право на достойную смерть.

Одни умирают, истерзанные страхом, другие не боятся ничего. Одни знают, что с ними произойдет, другие не знают и, к сожалению, и не хотят знать. Иногда у умирающих возникают неожиданные желания. Живо помню, как пришлось мне, семилетнему мальчику, три километра нести трехлитровый кувшин с водой. Одна женщина была при последнем издыхании и еще раз, уже в последний, хотела испить хорошей воды из колодца Эвальдса!

Однажды я побывал в больнице, где против всех ожиданий очнулся один долгое время без сознания лежавший человек. Я хотел узнать, что он при этом испытал, каковы были его ощущения, когда он пришел в сознание. И я осторожно попытался спросить его об этом. Как мне стало стыдно, когда больной не ответил на мои вопросы — это было выше его сил — а только прошептал: «Пить!» Его мучила жажда. Его мир все еще ограничивался телесными нуждами.

По моему мнению, действительно трудным является именно тот момент, когда человек находится в сознании и понимает, что ему придется умереть, и когда он имеет достаточно сил, чтобы оценить свою жизнь, и замечает, что жизнь была прожита зря. Расстаться с непрожитой жизнью — самое трудное.

Поэтому я смею утверждать, что человек уже сам предвосхищает, какой будет его смерть. Момент физической смерти не есть действительная смерть. Человек умирает в тот миг, когда открывается, какую смерть он выбрал, когда выбор был еще возможен. Существенно то, устоят ли избранные нами ценности жизни, когда все внешнее разрушится. Эти ценности невозможно купить за деньги. Можно только посвятить себя им, отдавшись на служение им.

Истинное раскаяние даже в преддверии смерти может дать человеку возможность стать причастным к этим ценностям, но раскаяние нельзя вызвать насильно. Совершить подобное мы не властны, и потому не нужно утешаться тем, что свои дела мы приведем в порядок позже. Решение о достойной человека жизни нужно принять сегодня, прямо сейчас.

Иногда можно с точностью определить те пять стадий смерти, которые мы рассматривали в соответствующей главе (мы опираемся на книгу Рапорт о смерти Кюблер-Росс[48]). Когда стадия отрицания преодолена, ситуация может осложниться возникновением агрессивных настроений, относящихся к стадии ненависти.

Один пациент со злобой сказал мне после молитвы, проведенной в больнице:

— Вам не удастся обратить меня этими вашими сладкими проповедями! Никто меня не запугает настолько, чтобы я захотел оказаться на небесах!

Какое противоречие заключалась в этих словах! Я никого не пытался запугать, но одно мое присутствие рождало в нем страх! Нашей реакции очень часто основываются на чувствах и полностью лишены фактического содержания.

Я ничего не ответил и стал ждать продолжения. Оно не замедлило последовать и было подобно извержению вулкана. Умирающий был на этапе ненависти. Я не могу вспомнить этот диалог дословно. Помню только, что, когда он выплеснул свои чувства, я ответил:

— Возможно, вам кажется, что Бог не может любить такого злого человека. Но я знаю, что Бог, Который во Христе молился за распинающих Его, любит вас на столько глубоко и искренне, что ваша злоба не достигнет тех глубин или высот.

Когда я вернулся через неделю, я встретил совершенно другого человека. Я увидел человека, который мог спокойно говорить о решающих вопросах, также и о своей смерти. Он получил необходимую помощь, чтобы перейти от той стадии к стадии принятия. Он освободился от депрессии, и наша беседа была отмечена человеческим достоинством перед смертью.

С умирающим человеком, вступившим в стадию принятия, радостно проводить причастие. Мой друг, настоятель церкви, находился на смертном одре. Я знал, что он особенно любил причастие, что для него причастие означало то, о чем пел Грюндтвиг в своем гимне: «Как радует причастие Иисуса сердце мое!» Однако лечащий врач всячески противился причастию, говоря, что больной не в силах выдержать его! Печально, когда люди пытаются заглушить свой страх перед смертью, прикрываясь «глубоким» знанием дела.

В связи с этим можно рассказать о последних минутах папы Иоанна XXIII. От него пытались скрыть, что он обречен. Лечащий врач, личный друг папы, доктор Газбарини рассказывал: «Следует использовать орудие надежды, даже если речь идет о самом папе. Из жалости мы пытались обманывать его, насколько это было возможным, хотя это и не было столь уж необходимо, учитывая его духовные силы (курсив Э.Э.). Мы сказали, что у него воспаление желудка, но он ответил: "Мой чемодан собран"[49]».

Остается только удивляться рассказу доктора Газбарини. Но какую надежду нам нужно использовать как орудие? Исходя из всего, неразумную надежду, потому что если бы имелась реальная надежда на выздоровление папы, то прибегать к орудию лжи не пришлось бы. А может быть, Газбарини имеет в виду, что только врач может питать утопическую надежду на выздоровление? Тогда он знает пациентов очень плохо. Зачем опускаться до такого недостойного и задевающего человеческое достоинство поступка, который может разрушить дружбу? Означает ли это, что доктор Газбарини менее компетентен, нежели средний врач? Это ли я имею в виду? Совсем нет, хочу только сказать, что если бы он глубже понимал значение христианской надежды, он смог бы лучше понимать и себя самого и пристальнее в себя вглядеться. Тогда он понял бы, что «орудие надежды» является лишь эвфемизмом страха смерти и поразился бы тому, что не смог вникнуть в ситуацию спокойно и рассудительно. Подобная незрелость вынуждала доктора Газбарини поступать недостойно.

Подумайте, что он теряет. Перед ним лежит человек, чемоданы которого собраны, он готов отправиться в путь, потому что знает, что заключено в христианской надежде. Им нужно было бы поменяться ролями. Если бы папа смог бы научить врача, как ему достичь такого здоровья, при котором возможно и принятие смерти!

Вокруг больного совершаются разного рода манипуляции. Пусть так, но есть грань, переступать которую никому не дано. Никто не властен манипулировать больным. Никто не властен отнять у него то право, которое даровала жизнь нам всем: право на собственную смерть. Этого мы не должны отнимать у ближнего, сколько бы «надежды» еще ни было впереди.

Ранее я подчеркивал, что терапия, ведущая к несостоятельным результатам с точки зрения душепопечительства, неприемлема, и в случае с папой терапия была совсем не тем, чем она должна бы быть.

Два искушения, которые нужно преодолеть

Духовник должен быть предельно внимателен и сосредоточен даже у постели умирающего. Постоянно присутствует риск, что он действует неправильно или не соблюдает требования человеческого достоинства. Возможно, кто-то опередил его. Здесь мне вспоминаются все те случаи, когда, пользуясь слабостью больного, пытаются заставить его обратиться в последнюю минуту или хотя бы разрешить священнику дать ему причастие.

Мне доводилось быть свидетелем поразительной людской неправоты. Все отделение больницы пребывало в крайнем смятении, потому что родные потребовали пастора, хотя сам умирающий этого не хотел. Это так же Ужасно, как и то, что в иных отделениях не решаются позвать пастора, даже если больной хочет этого, если он только найдет в себе смелость высказать свое желание.

Как в кругу атеистов, так и в кругу верующих, встречаются люди глупые и не умеющие любить. Иногда я даже думаю, что, может быть, атеизм и «вера» являются лишь разными прикрытиями одного и того же, т.е. прикрытием того эгоизма, с которым людям не удается совладать.

Есть люди, которые считают, что все должны обратиться их способом. Если же обращение происходит иначе, вера этих людей не принимается ими, даже если она на самом деле живая. Человек должен прийти к вере правильным путем, и когда ближний заболевает и находится при смерти, возможно, что он «обратится» под сильным нажимом и давлением.

Если человек не обратился прежде, чем оказался при смерти, мы не должны увеличивать его ношу вины, вынуждая его к неискреннему обращению. Конечно, это хорошо, если мы сможем помочь умирающему действительно обратиться. Подобные случаи мы описали раньше в этой главе. Человек же, который пытается добиться результата при помощи давления на другого, виновен в тяжком грехе, столь же тяжком, как если бы он вытребовал себе завещание у слабого больного человека.

Духовник может быть искушаем еще и другим способом. Он желал бы, чтобы Евангелие светилось как можно ярче, и поэтому извлекает на свет все, что может усилить подавленность и чувство вины у умирающего. Нам необходимо помнить в любой жизненной ситуации, не только перед лицом смерти, что подобная попытка может привести к совершенно противоположному результату. Если сначала создают мрачный фон, сгущая краски, а затем провозглашают весть о свете, то это не имеет ничего общего с принципами здоровой терапии и правильного душепопечительства. В Евангелиях мы не находим ни одного примера, чтобы Иисус действовал подобным образом.

Это относится и к чувству вины и виновности. Проповедь или душепопечительство не должны быть направлены на усугубление виновности, ее и так слишком много. Поэтому ироничное высказывание Вольтера о Боге на самом деле приоткрывает евангельскую истину. Он сказал: «Il est son metier a pardonner» (Его профессия — прощать). Если бы Вольтер понял истинность своих слов, его жизнь могла бы измениться. Эти слова, понятые иначе, могут стать вестью духовника умирающему. Для Вольтера они были иронией, для христиан они означают освобождающую действительность.

Ты приготовил предо мною трапезу

«Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих...» (Пс. 22:5).

Всякий раз, когда я читаю псалом 22, я задумываюсь над этим стихом, размышляя в особенности о том враге, которого имел в виду псалмопевец, — о смерти. Приготовленная трапеза обращает мысли к трапезе Вечери Господней.

Какое значение имеют две зажженные свечи на ночном столике умирающего, белая скатерть и ароматные цветы? Пытаемся ли мы просто создать некую обстановку? Возможно, вопрос не только в этом. А что, если мы нуждаемся в помощи, чтобы переживать истины, освещающие серость будней, истины, которые более велики, чем могут воспринять наши чувства, и которые возможно принять, только когда это касается личности в целом. Таинства и относящаяся к ним символика могут выразить больше, чем одни только слова. С точки зрения психологии, мы видим, что таинство может стать опорой человеку, и не только в области эмоций. Оно может превратиться в мгновение, когда всплывут воспоминания о многих праздниках. Я не думаю, чтобы что-либо другое могло избавить от чувства одиночества и отстраненности в той же мере, как конкретное ощущение семейного единства со святыми.

Это можно проиллюстрировать следующими примерами.

Первый пример показывает, что нам вовсе не обязательно понимать надежду так, как понимал ее доктор Газбарини. Пациент был настолько слаб, что мог лишь шептать. Врачи оставили всякую надежду. По их представлению, речь шла о нескольких минутах. Наконец пациенту удалось дать понять духовнику, что он имел в виду. Духовник спросил, желает ли он принять причастие. Лицо мужчины прояснилось. В подобной ситуации роли пациента и духовника, понятые на более высоком уровне, меняются, хотя внешне остаются прежними. Духовник остается духовником, но он понимает, что умирающий человек в высшем понимании становится его духовником.

В конце причастия духовник прочел из псалма 102: «Благослови, душа моя, Господа, и вся внутренность моя — святое имя Его. Благослови, душа моя, Господа, и не забывай всех благодеяний Его. Он прощает все беззакония твои, исцеляет все недуги твои; избавляет от могилы жизнь твою (курсив Э.Э.), венчает тебя милостию и щедротами; насыщает благами желание твое, обновляется, подобно орлу, юность твоя».

Когда же на следующий день врач попросил дать ему бланк, чтобы написать свидетельство о смерти, он был крайне удивлен, когда медсестра сказала, что самочувствие больного отличное. Вскоре пациент был выписан из больницы. Если мы будем использовать орудие Надежды, тогда мы имеем действительную надежду, которая не основывается на вынужденной лжи и которая сильнее, чем авторитет врача.

Причастие у постели умирающего иногда превращается в хождение по краю бездонной пропасти. Но может случиться и так, что во время этого хождения падающий обвязывается крепкой веревкой, с помощью которой его возвращают к жизни.

Но даже если этого и не происходит, все равно можно ощутить победу. Один мужчина всегда поворачивался спиной, стоило мне войти в его комнату. Это явно говорило о том, что пастора не хотят видеть. Но однажды я был изумлен, когда ранним утром меня вызвали к нему.

Он рассказал, что какой-то демон мешал ему поступать так, как ему хотелось бы, т.е. встретиться с духовником. Теперь он знал, что наступил его последний день, и демон уже не может удерживать его. Он смело и без сомнения исповедал свои грехи. Столь же естественно после отпущения грехов мы провели причастие за красиво накрытым столом. Небесный свет наполнял комнату. Этот свет зажег Спаситель в ту ночь, в которую предан был, и он светил еще ярче утром третьего дня, когда камень был отодвинут от могилы.

Через несколько часов мужчина перешел границу смерти и жизни, но свет причастия светил и на его похоронах, на которых царила атмосфера истинного христианства. Это был праздник, венчавший жизнь, предвкушение той трапезы, в которой мы будем участвовать однажды вместе с Иисусом, когда больше не будет плача, стенаний или смерти (Мф. 26:29).

[1] Buber Martin. Schuld und Schuldgefuhl. Heidelberg, 1958, ss 34 — 35.

[2] Herzog-Durck Johanna. Probleme Menschlicher Reifung Stuttgart. 1969

[4] Thielicke Helmut. Sexualetik. Stockholm, 1967, s. 72.

[5] Lake Frank Clinical Theology London, 1966.

[6] Bodamer Joachim. Kohti uutta minuutta elamisen taito nykymaailmassa. Porvoo, 1968, s. 23.

[8] Ср. BenedettiGaetano. Kliininen psykoterapia. Keuruu, 1984.

[9] Kubler-Ross Elisabeth. Samtal infer doden Stockholm, (1969), 1974.

[10] Nerman Beugt. Mдnniskan som sprдk. Stockholm, 1970.

[11] Benedetti Gaetano. Kliininen psykoterapia, s. 68.

[12] Kilpelainen Irja. Osaammeko kuunnella ja auttaa. Porvoo — Helsinki, 1969.

[13] Haglund Erik. Mцte och dialog. Stockholm, 1970.

[14] Hutner Seward. Vapauttava keskustelu. Helsinki, 1965.

[15] Lohmann Hans. Psykisk halsa och mansklig miljo. Stockholm, (1972), 1976, s. 312.

[16] Rogers Carl. Counseling and Psychotherapy. New York, 1942.

[17] Chnebett Howard J. jr., Kaytannon sielunhoito Helsinki, 1973.

[20] Benedetti Gaetano. Kliininen psykoterapia.

[21] Жан Мари Батист Вианне (1786 — 1859) — французский священник, при жизни прослывший святым и канонизированный в 1925 г.

[22] Frankl Viktor. Olemisen tarkoitus. Helsinki, 1983.

[23] Blum Ernst. Das Gewissen. Zurich, 1958, s. 168.

[27] Michel Ernst. Der Prozess Gesellschaft kontra Person. Stuttgart, 1959.

[28] Kurikel Fritz. Karaktarskunskap pa individualpsykologisk grundvaL Stockholm, 1934.

[30] Священник произносит с алтаря следующего рода молитву, к которой прихожане тихо про себя присоединяются: «Господи! Не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня. Помилуй меня, Господи, ибо я немощен; услышь меня, ибо я беден и нищ. Тебе, Тебе единому согрешил я и лукавое пред очами Твоими сделал, посему достоин вечной гибели и наказания, так что Ты праведен в приговоре Твоем и чист в суде Твоем, но у Тебя прощение и милость, да благоговеют пред Тобою. Окропи меня иссопом, и буду чист; омой меня, и буду белее снега. Господи, помилуй меня». — Прим. ред.

[31] См. напр., Herzog-Durck Johanna. Probleme Menschlicher Reifung; Lake Frank. Clinical Theology.

[32] Trub Hans. Heilung aus der Begegnung. Stuttgart, 1951.

[33] Buhler Charlotte. Varderingari psykoterapia Stockholm, 1968.

[34] Ferre Frederick. Basic modern Philosophy of Religion. London, 1968.

[35] Thunberg Lars. Mansklighetstanken i aldre och nyare teologi Uppsala, 1974, s. 157 и далее.

[36] Olsen Peder. Sjelesorg og Psykoterapi. Oslo, 1959.

[37] Frankl Viktor. Tiedostamaton Jumala. Helsinki, 1987.

[38] Lundquist Gunnar. Vara nerver. Solna, 1962.

[39] «Родина», христианская еженедельная газета лютеранской церкви Финляндии.

[40] Thunberg Lars. Mansklighetstanken i aldre och nyare teologi, s. 162 и далее.

[41] Brett Karl-Elis Manniskaninforsorgen Stockholm, 1973.

[42] Wilson Michael. The Hospital — A Place of Truth. Univ. Birmingham, 1971.

[43] Westberg Granger Good Grief Rock Island, 1962

[44] Wilson Michael. The Hospital — A Place of Truth.

[45] Aggebo Anker. Vanhene viisaasti. Helsinki, 1965.

[46] Wilson Michael. The Hospital —A Place of Truth.

[47] Bok Sissela. Miksi valehtelemme. Helsinki, 1981.

[48] Kubler-Ross Elisabeth. Samtal infor doden.

[49] Ziegler Hans. Beistand im Angesicht des Todes.